Братоубийцы

Он сделал несколько шагов и схватил веревку колокола.

Он бил в колокол торопливо, настойчиво. Он чувствовал: колокол – вот настоящий его рот, а церковь с изображенными там святыми и бесами, с двором и могилами – его настоящее тело; и слушал он, как наверху, в макушке головы – в куполе – пищит в руках Вседержителя ночная мышь – его душа.

Весь бронза, серебро и человечий голос – колокол. Воздух тепел, благоуханен. Тут и турок неверный поймет – это Великая суббота, пахнет Пасхой, и Бог, увенчанный зеленой травой, выходит из земли.

Время от времени отец Янарос приставлял ладонь к глазам, всматривался в горную тропу, не подходят ли из соседних деревень. Лицо его то светилось пасхальным светом, то темнело от раздумий: в ушах еще звучал смех партизан, когда он вышел из их лагеря сегодня на рассвете и отправился в обратный путь, – словно вся партизанская гора затряслась, хохоча над ним. Содрогнулся отец Янарос, ледяной ветерок прошел по сердцу: они же безбожники, подумал он, им некого стыдиться и бояться, нарушат они клятву. И снова пугался старый пастырь, не открывает ли он дверь овчарни, не пускает ли волка...

Он вдруг почувствовал усталость, выпустил из рук веревку, колокол умолк. Он вытянул ухо, услышал: в деревне захлопали дверьми, – голоса все ближе. Он сел на каменную завалинку, вытер пот со лба. Послышались тяжелые шаги, кто-то остановился у церковных ворот. Поднял старик голову: толстячок с жирными щеками, с широким ртом, с сальными волосами, свисавшими до плеч, стоял на пороге.

– Это ты, Кириакос? – спросил отец Янарос. – Входи. Ты-то мне и нужен.

– К твоим услугам, батюшка, – ответил тот, но не сдвинулся с места. – А у меня к тебе поручение.

– От кого?

– От капитана, батюшка. Соблаговоли, дескать, прийти к нему, ты ему нужен.

– Я занят, скажи ему. Я не служу двум господам, Богу и Маммоне, так и скажи. Одному только Богу.

– Прости, батюшка, но боюсь я ему это сказать. Пожалей меня, сходи.

– Я пойду, когда мой Господин даст мне знак, что все готово. Вот тогда я пойду к нему, так и скажи. Эх ты, бедный мой Кириакос, плохой из тебя священник будет, если ты боишься. Быть священником значит не бояться людей.

Кириакос вздохнул.

– Я боюсь и людей, и Бога, – сказал он. – Что мне делать?

Отцу Янаросу вдруг стало жалко дряблого этого человечка, простодушного и боязливого.

– Иди сюда ко мне, – приказал он. – Нагнись.

Кириакос понял и задрожал, встал на колени, склонил голову.

Положил ему на голову отец Янарос обе свои ручищи, тяжелые, горячие, полные силы. Долго держал ладони неподвижно, потом поднял глаза к небу.

– Господи Сил, – зашептал он, – наполни пустой этот мех силою Твоею. Муравью даешь Ты силу, комару, червю. Дай и этой твари Твоей – человеку. Дай, Господи Сил, силу Кириакосу, глашатаю в Кастелосе.

Отец Янарос снял руки.

– Встань! – сказал он.

Но Кириакос не шелохнулся.

– Еще, еще, батюшка, – молил он, – еще...

Положил отец Янарос ладони на склоненную голову. Шли минуты.

– Что ты чувствуешь, Кириакос? – тихо спросил он.

Но Кириакос не ответил. Он чувствовал, как от рук старика исходит ласковое тепло – широким, добрым потоком. Что это было? Огонь, благодать, сила? Он не мог понять. Только чувствовал, как наполняется все тело.

Он схватил руку отца Янароса, поцеловал ее, встал, лицо у него светилось.

– Я иду, – сказал он.

– Куда?

– Сказать капитану, что ты не можешь служить двум – Богу и Маммоне. Что служишь только Богу. И что пойдешь тогда, когда тебе прикажет Бог.

Обрадовался старик, поднял руку.

– Благословляю, – сказал он. – Понял теперь?

– Понял, батюшка.

– А что?

– Что я был пустой бурдюк, а теперь наполнился, могу стоять прямо.

Смотрел отец Янарос, как шагает Кириакос к казармам, твердым шагом шагает, быстрым, торопится. Смотрел он, смотрел, и вдруг – охватили его гнев и досада.

– Эх, жалкий человек! – воскликнул он. – Можешь горы двигать, чудеса творить, а валяешься в навозе, в безделье и в неверии: Бога имеешь внутри, Бога носишь – и не знаешь этого. Узнаешь только в смертный час, но уже слишком поздно. Надо засучить рукава нам, знающим это, надо кричать, может быть, услышат?

Сказал – и снова схватил веревку колокола.

– Что случилось с отцом Янаросом, что бьет он в колокол? – спрашивали друг друга удивленные односельчане. – Или решил все-таки наш крепкоголовый воскрешать Христа?

Открывались двери, выходили мужчины, за ними женщины, повязанные платками.

– Бог знает, что ему снова взбрело в голову, пойдем посмотрим.

Первым подошел к церковному порогу медник Андреас с толстой палкой в руке. Он протянул руку, схватил веревку колокола.

– Оставь, отец, – сказал он. – Ты устал.

– Добро пожаловать, Андреас, – проговорил отец Янарос, –великий день сегодня, много у нас работы.

— Значит, воскрешаем, отец?

Отец Янарос ласково похлопал его по плечу.

– Сначала человека, сынок, – ответил он. – Сначала человека, потом Бога. Не торопись.