Братоубийцы

Но в этот миг появился, медленно и тяжело ступая, его сын. Огонь костра бросал отблеск на его лицо, на тяжелые челюсти, на черную колючую бороду, на горбатый бараний нос. Ручищи его свисали до колен.

Он обвел всех медленным взглядом; бойцы расступились, давая ему дорогу; комиссар Лукас шагнул было к нему, хотел стать рядом, но тот взглянул на него по-бычьи, гнев вспыхнул в глазах, и он отвернулся и плюнул в костер.

– Где отец Янарос? – спросил он, расстегивая душивший его воротник.

– Я здесь, – ответил старик и отошел от костра, где он стоял и грелся.

Губы сына насмешливо изогнулись.

– Добро пожаловать, – проворчал он.

– Рад тебя видеть, командир, – ответил отец Янарос. – Есть у меня к тебе разговор.

– Я слушаю.

Партизаны придвинулись, затаили дыхание.

– С глазу на глаз, – сказал старик.

– У меня нет секретов от товарищей. Говори открыто. Ну, чего пожаловал в такой час? Какой ветер тебя принес?

– Ветер Божий. Подул он, подхватил меня и принес в твой лагерь. У меня есть к тебе слово от Бога. Скажу его и уйду.

–Я слушаю.

– Не жаль тебе греков? Куда мы катимся? Пропадем ведь! Малым народом сделал нас Бог, а если продлится это зло, то и духу нашего не останется. Разрушены деревни, сожжены дома, пещеры переполнены женщинами и сиротами. Пожалей их! Три раза вы брали Кастелос, три раза у вас его отбирали. И каждый раз оставляли вы за собой, вы, и черные, красные, одни головешки. До каких пор? Пришел я сегодня ночью в горы крикнуть вам: до каких пор? Я кричу это и другим: до каких пор? Я иерей Божий и долг имею от Бога ходить между вами и взывать: любовь! любовь!

Командир расхохотался.

– Любовь! Любовь! И не надоело тебе? Ты для этого пришел в горы? Винтовка! Винтовка! Вот тебе наш ответ. Возвращайся-ка домой!

– Я же сказал, что у меня есть к тебе разговор. Не уйду.

– Я слушаю, говорю тебе. Но оставь только, добром прошу, эти свои разговорчики о Боге да о любви. На нас твои заговоры не действуют. Говори без уверток: зачем пришел?

– Сдать тебе свою деревню, Кастелос.

Командир повернулся к партизанам.

– Принесите отцу Янаросу раки, пусть выпьет. Согреется и окрепнет.

Он повернулся к отцу, голос его насмешливо дрогнул.

– Продолжай, старик. Начал ты хорошо. Давай дальше!

– Не смейся! – гневно проговорил священник. – Нелегко мне сдать деревню, нелегко и тебе будет ее взять. Не в моих и не в твоих руках Кастелос. Он в руках Божьих, Говори с почтением.

Девушка принесла бутылку раки и два стакана, налила их.

– Я в горячительном не нуждаюсь, – сказал командир, отодвигая стакан, которые протянула ему девушка. – Дай старику.

– И я не нуждаюсь, – раздраженно сказал отец Янарос. – И что ты тут мне заладил: "старик", "старик"? Я не старик.

Они минуту помолчали. Смотрели друг другу прямо в глаза, подстерегали один другого, отец и сын, молчали.

«Нет, это не человек, это не мой сын, прости Господи! – кричал в душе отец Янарос. – Не верю я ему, не сдам деревню, уйду!»

Не на месте было сердце и у сына. Смотрел он на отца, и в глазах темнело. Чего он только не перенес от него, когда был мальчишкой, зверем неукротимом, и бился этот старик, чтобы сделать из него человека! Боялся он отца, ненавидел, однажды ночью поджег на нем одеяло, хотел сжечь. И в ту же ночь перепрыгнул через стену во дворе и убежал. И никогда больше не возвращался.

– Давай, договаривай, – взорвался он, сжимая кулаки, – И не думай, что я в тебе нуждаюсь. Я поклялся, что завтра сожгу эту деревню.

Проплыли перед глазами отца Янароса одетые в черное женщины, голодные дети, горящие дома, гниющие в горах трупы, все гибнущее эллинство. Посмотрел на рослых парней вокруг костра: одни стоял молча, не шевелясь, словно деревья, крепко вросшие корнями в землю; другие, словно звери голодные, залегшие в засаду, третьи – словно архангелы. «Что мне делать? – думал он. – По какому пути пойти? Как сделать, чтобы эти деревья, звери и архангелы болели моей болью?»

И вдруг, когда голова у него уже гудела, одуревшая от мыслей, он услышал в сердце голос Бога. Он узнал Его. Всякий раз, когда ум у него мешался, и тысячи противоречивых голосов звучали в мозгу, перекрикивая один другого, вдруг раздавался в сердце спокойный, ясный голос, Божий голос – и наводил порядок. Услышал его и теперь, отец Янарос, и окрепли у него колени. Он протянул руку, коснулся сжатого кулака командира.

– Сынок, – сказал он, и голос его задрожал. Чувствовал он, что от этого мига зависят тысячи жизней. – Сынок, хочешь, я встану перед тобой на колени, только выслушай. Да, я знаю: много перенес ты от моей руки, когда был маленьким. Я делал это для твоего блага. Знаешь сам, и глину месят и бьют, чтобы сделать из нее кувшин. Долго я тебя мучил, теперь пришел твой черед. Я, отец Янарос, что до сих пор только Богу кланялся, кланяюсь теперь тебе и прошу, сынок, выслушай меня. Спустись завтра ночью, в Великую субботу, в село, мы тебе сдадим ключи и устроим вместе Воскресение и обменяемся, поцелуем любви. Только никого не убивай. Слышишь? Не убивай никого!

Зажал в кулак капитан Дракос густую свою бороду, закрыл ею смеющийся рот, но промолчал.