Братоубийцы

И снова замолчал. Впился глазами в голубые глаза, его тяжелое горячее дыхание обожгло женщине ноздри и рот. Она хотела отвернуться, но он схватил ее за затылок, не давая шевельнуться.

– А может быть...к – сказал он и вдруг сдавил ей шею, словно хотел задушить. – Подлая! – заорал он, – это же твоя работа, это ведь тебе выгодно, это выгодно твоему любовнику-недомерку. Ты же спишь и видишь, как стать командиршей!

Он схватил ее за запястья, стал выкручивать. Женщине было больно, но, закусив губы, она молчала. Пыталась вырваться, но разъяренный Дракос крепко держал ее.

– Подлая! – орал он. – Думаешь, уйдешь от меня? Пришла позорить наши горы? Пока идет война, сука, не понимаешь разве: нет ни мужчин, ни женщин. Есть только товарищи, братья и сестры. Когда кончится война, тогда воля ваша – крутите усы, крутите задами, сами разбирайтесь, как хотите! А тут явилась барыня и всех нас в дерьме вываляла!

– Я воюю за свободу, я свободна! Делаю, что хочу.

– Свобода это значит – делай то, что велит Идея, а не то, что хочешь ты.

– То, что ты говоришь – это для мужчин. А я женщина. Когда я смотрю на мужчин, у меня на уме одно: кого из них выбрать?

– Что ты в нем нашла? Недомерок, кривоногий, рыжий.

Он нагнулся к ней, заржав, как жеребец. Борода его касалась ее лица, колола щеки и подбородок. От груди ее поднимался густой запах кислого молока и горького миндаля. Жадно вдохнул этот запах мужчина, затрясся, прильнул лицом к лицу женщины, потом резко оттолкнул, занес кулак, но ему стало стыдно.

– Прочь, подлая! Прочь, меня не пачкай!

Но когда она, застегивая распахнувшуюся на груди рясу, шагнула, чтобы уйти, вдруг набросился на нее мужчина, схватил за затылок, пригнул ее.

– Пусти меня, пусти! – взвизгнула она. – Ты мне противен!

– И ты мне, и ты, – стонал над ней мужчина, впиваясь ей зубами в шею, – и ты, и ты!

– Пусти меня, пусти, ты мне противен!

Она отчаянно сопротивлялась, ногами, руками, ногтями, пытаясь вырваться и убежать. Сплетались, расплетались и снова сплетались их ноги. Мало-помалу, с ненавистью, с отвращением борьба превратилась в объятие. Женщина задыхалась от тяжелого невыносимого смрада немытого волосатого мужского тела.

– Оставь меня! – снова закричала она. – Я тебя ненавижу, ты мне гадок!

– И я тебя ненавижу, и я, сука, – отвечал он, раздирая на ней одежду.

Его душила ненависть, ему хотелось бросить ее наземь, растоптать тяжелыми ботинками. Он схватил ее за рясу, сильно рванул, и открылась белая потная круглая грудь. Мужчина схватил ее, зажал в кулаке, в голове у него помутилось. Женщина тонко, пронзительно вскрикнула, побледнела, глаза закатились блеснули белки.

– Нет! Нет! – зашептала она тихо, умоляюще, а грудь таяла от сладости и боли.

Она раскинула руки, привалилась к скале, ладони разжались, она уже не боролась и закрыла глаза.

– Сука! Подлая сука! Ты мне противна! – рычал над нею мужчина.

На мгновение услышала женщина: далеко-далеко, отсюда, на краю света, поют люди и воет собака. А потом вены на шее и бедрах вздулись, кровь в них гулко застучала, словно бич, а потом – глухая тишина, будто мир развалился и затонул. А волосатый мужчина на ней, сам того не желая, сам не ведая, что говорит, впивался ненасытно толстыми окровавленными губами в ее ароматное, покрытое золотым пушком тело и ворковал, как голубь, тихим, нежным, не своим голосом:

– Любовь моя... Любовь моя...

Сколько часов, сколько секунд прошло? Мужчина и женщина, обессилевшие, сидели теперь на камнях и с ненавистью смотрели друг на друга. Женщина вдруг уронила голову и зажала ее между колен, она почувствовала невыносимое отвращение ко всему своему телу, словно свалилась в навозную яму и не могла отмыться, отскрестись. Волны смрада прокатывались по телу. Она достала платок, стала яростно вытирать рот, шею, грудь. Платок напитался кровью.

Она подняла голову, исподтишка взглянула на мужчину: он с ворчанием ходил взад и вперед. Глаза его были прикрыты густыми бровям; громадные ручищи доставали до колен, он тяжело ступал, неуклюже, как медведь.

– Свинья... свинья… – прошептала сквозь зубы женщина и опять уронила голову на колени.

Ей хотелось уйти, но сладкое изнеможение овладело телом. Если бы можно было закрыть глаза и подремать!

Но мужчина уже стоит над ней, в бешенстве топает ногой.

– Сука, видеть тебя не могу, убирайся! И скажи своему любовнику: не быть ему командиром!

И он пнул женщину. Та вскочила.

– Свинья! – закричала она громко. – Свинья!

Она запахнула грудь, убрала под скуфью волосы, повернулась, чтобы уйти.

И в это самое мгновение из-за скалы показался юный паренек.

– Капитан Дракос, – сказал он, понимающе подмигивая, – тебя спрашивает твой отец.

Отец Янарос еще стоял у костра и грелся. Дрожь волнами пробегала по его старому кряжистому телу. В нем уже заговорил рассудок и крепко его бранил. «Эй, отец Янарос, – говорил он, –сердце у тебя многострадальное, а легковерное, как флюгер, и понесла же тебя нелегкая в ров львиный. Возвращайся назад, пока не пришел твой сын. Тогда пощады не жди!»