Братоубийцы

Встряхнул головой капитал Дракос, окинул взглядом все вокруг себя, увидел крутые скалы, где много месяцев назад воздвиг он знамя свободы; все земли и моря сошлись на эту скалу. Много месяцев назад гора и люди соединили свои судьбы. стали одно, и капитан Дракос чувствовал, что он, будто кентавр, от пояса и ниже был этой горой. Получил капитан от нее свою суровость и дикость; гора же, казалось, обрела человеческую душу. Она действительно обрела человеческую дулу и, казалось, что, вздымаясь к небесам и глядя сверху на долину, она бросала вызов “черным шапкам”, понимая, что она не просто гора, как другие горы, а оплот свободы. Не один уже месяц человеческие руки покрывались кровью, добираясь до ее недр, высекая в ней гнезда для пушек, воздвигая брустверы, прокладывая тропки. Снаряды всю ее покрыли ранами, камни обгорели, а терновник и приземистые деревца, умудрившиеся вскарабкаться на такую высоту, превратились в уголь. Напилась человеческой крови эта гора, наелась человеческого мозга, ущелья ее засыпали человеческие кости – и стала гора оборотнем, пошла с партизанами, воевала за свободу, рычала во время боя и стращала врагов, а время от времени ее вершина извергала пламя, подавая знак другим вершинам.

– Все хорошо, все хорошо, – бормотал капитан Драное печально, – но я не выдержу, взорвусь.

Он гневно отшвырнул камень, который крошил в руке, услышал, как тот застучал по склону, отзываясь эхом в нем самом, а потом затих.

– Что за черт? – проворчал он. – Какой бес сидит во мне куда он толкает меня? Всю мою жизнь он правит мною, он, а не я. Свобода, говорят, да какая тут свобода? Он один свободен, бес, что сидит в нас, а не мы! Мы для него лошаки, а он оседлал нас и едет. А куда едет?

Прошла перед ним вся его жизнь, вспомнил он молодость: ел, пил, пьянствовал, обнимал, чтобы забыться. А забытья не было. Бес восставал в нем и кричал: «Стыдись, стыдись, свинья!» Он покинул родину, чтобы его не слышать, нанялся боцманом на грузовой корабль, затерялся в морях. Что это была за жизнь! Шум, рев, ужас!

Пригнул капитан Дракос голову к волосатой груди: раскололись внутри могильные камни, вырвалась на свет старая бродяжническая жизнь, ожили в нем радость, горечь и стыд его молодости. Ничто, значит, не умирает в нас? Ничто не умрет, пока мы живы? Снова застучали в висках моря, которые он избороздил, корабль, товарищи, экзотические порты: Александрия, Суэц, Порт-Судан, Цейлон, Малайя, Гонконг – грязные желтые моря, грязные желтые женщины... Снова ударил ему в ноздри тошнотворный запах мочи, специй и мускуса, которым пахли потные женские подмышки. Как он выходил на берег, свежевыбритый с подкрученными черными усами, с сигаретой за ухом, прохаживался по тайным кварталам и выбирал женщин. Он завязывал знакомство очень легко, очень быстро: подмигивал приглянувшейся ему женщине, или хватал ее за руку или смотрел на нее и ласково мычал, как теленок. Любовь для него была как игра, в которую он играл с друзьями, когда был маленьким – игра в чехарду. Человек пять-десять мальчишек-игроков подставляли спины, низко нагнувшись, а он плевал на ладони, разбегайся, молнией перепрыгивал через одного, другого, третьего, и победно приземлялся на носки.

Так из чего же сделано тело человека, что оно может давать и получать такое счастье? Что такое губы – кусок мяса, а прикасаются они к твоим губам, и в голове темнеет? Великое счастье чувствовал Дракос, прижимаясь к женскому телу, сама душа в эти минуты превращалась в плоть, и она радовалась крепкому объятию. И он возвращался на рассвете на корабль со связками бананов и ананасов, и с шелковыми платочками, надушенными камфорой и мускусом.

Бывало и так, что смерть взбиралась на корабль, и они вступали с ней в схватку, гнали ее, нагло рассевшуюся, с носа корабля. Море опять затихало, и моряки вытаскивали на палубу котел с дымящимся мясом, бутылки ходили по кругу, они пьянели, и каждый начинал говорить о месте, откуда он родом, доставал из-за пазухи фотографию, передавал из рук в руки, чтобы все полюбовались на жену и детей, ждавших его на родине. А у Дракоса не было ни жены, ни детей, чтобы показать их товарищам. Но у него всегда была при себе старая фотография отца, отца Янароса – в епитрахили, с крестом на груди, с раскрытым тяжелым Евангелием в руках, и он показывал ее товарищам и хохотал. Видя это, смелели и остальные, начинали и они смеяться. «Здорово, козлиная борода! Ну, герой!» - кричали они и хором затягивали погребальные молитвы «Последнее целование дадим...»

Что это была за жизнь! Вое в ней было: и контрабанда, и позор, и удаль! Однажды он поднял мятеж на одном из кораблей: собрал вокруг себя команду, схватил пьяного капитана, запер его в трюме и сам встал за руль, потому что поднялся шторм, корабль был в опасности, а капитан с двумя желтыми женщинами на коленях пьянствовал в каюте. В другой раз на них напали японские корсары, разгорелась ожесточенная схватка в открытом море, капитан Дракос захватил трех корсаров, привязал их на корме, отвез в Гонконг и продал.