Братоубийцы

И с другой стороны, с песчаных холмов, с зеленых болотных трясин, двинулись с песней бесчисленные волны: круглые плоские лица, вылепленные из глины желтой реки, с раскосыми глазами, с обвислыми усами и длинными косичками. Упало на них утреннее солнце – заблестели лбы, винтовки, штыки, медные пуговицы на кителях хаки, красные и зеленые драконы на длинных и узких, как ленты, знаменах, а вверху, в голубом пылающем небе, стальные кровожадные рукотворные птицы. Они уже перевалили длинные стены, уже разрушили вековечные преграды, устремились на юг, захватили и разорили тысячи селений, истребили старых обессилевших аристократов с их мужеженским гаремами, дряхлых старух-аристократок с их мужеженскими гаремами, подняли из-за столов сытых, усадили за них голодных, прикрепили к стенам огромные красные полотнища с черными драконами и странными буквами, похожими на молоты, серпы и огрубленные головы, и прохожие подходили, останавливались и читали: «Пролетарии всех стран, ешьте и пейте. Пришел наш черед!»

Приходили из далеких селений гонцы с косичками, в соломенных остроконечных шляпах, босые, падали на землю, кричали, молили, лопотали торопливо, невнятно – только и разберешь, что несколько древних слов: голод, кнут, смерть! И отряды устремлялись в новом порыве, мчались на Юг, а впереди шла Свобода – вооруженный призрак, весь в крови – а за ней плелась бессмертная свора: Голод, Грабеж, Пожар, Резня. «Что это за люди спускаются с гор? Фу, какая вонь!»- спрашивали господа в бархатных шапочках, выглядывая из золоченых своих клеток. И в тот же миг им на головы падали с неба тысячи огненных языков и давали ответ.

Смотрело солнце на свои желтые отряды, попыталось сосчитать их, но потеряло счет. Довольно улыбнулось и устремилось дальше. Исчезла внизу под ним долина и широкая река, теперь оно проходило под джунглями, над влажными лесами, жаркими, полными скорпионов и ядовитых цветов. Душный воздух искрился от зеленых, розовых и голубых крыльев. Он весь гудел, звенел, трещал, как попугай. Пряный аромат камфоры, корицы и мускатного ореха... Солнце уже стояло высоко, звери возвращались к себе в логова – с окровавленной пастью, с набитым брюхом.

Не могло солнце пробиться сквозь джунгли, побагровело от гнева, и отправилось дальше. На лесных прогалинах – тысячи людишек, словно муравьи. Аннамиты, малайцы, яванцы, хрупкие, тонкотелые, с быстрыми горящими глазами, застыли в неподвижности, ждут. У одних в руках гранаты и винтовки, у других серповидные кинжалы и булавы, у третьих – знамена, раздвоенные, как жало, а на них – хохочущие львы, белые слоны и зеленые змеи. Поколение за поколением работало и голодало, сложив руки, покорю молчало. И вот, наконец, терпение истощилось. Пало на них солнце, нежно погладило иссохшие, измученные тела и улыбнулось.

Однажды вечером, когда закончили они работу и лежали ничком на побережье, тихонько плача, чтоб не услышали белые хозяева, сошел на берег новый, странный бог и покатился к ним по прибрежным камням, словно огромный круглый скорпион, словно колесо, ощетинившееся тысячью трепещущих рук с молотами и серпами. Тяжело прокатился новый бог по их крутым, кнутом иссеченным спинам, пронесся по деревням. На площади остановился, стал кричать. Что он кричал? Встали все, вытерли глаза, смотрели на него с радостью, с ужасом, не понимали, что он говорит, но сердца их рвались и ликовали. Они не знали, что живет в них дикий зверь, думая, что там – дрожащая затравленная белка, а это было сердце человека, что проснулся и вопил от голода.

Вскочили все, вытерли глаза, осмотрелись вокруг и увидели впервые: горы, моря, леса, плоды, свисающие с деревьев, буйволы, идущие с озер, птицы, летящие в воздухе – и все это, все это принадлежит им. Это была их родина, сотворенная из пота и слез, из костей и стонов их отцов. Они нагнулись, поцеловали землю, словно целовали предков, словно обнимали пращуров, Приставив руку козырьком к глазам, посмотрели на белых господ: те сидели под тентом на террасах, пили прохладительные напитки, курили ароматные сигары; полузакрыв голубые стеклянные глаза, оттопырив губы, разглядывали маленьких яванок, голых аннамиток, стройных малаек, а те смеялись, кричали и вертели перед ними бедрами.

Гнев вспыхнул в раскосых аннамитских, яванских, малайских глазах, и в тот же миг стало им ясно, что кричит новый бог. «Прочь, прочь! – пронеслись голоса над джунглями от моря до моря. – Прочь! Прочь! Ява для яванцев, Аннам для аннамитов, Малайя для малайцев, Голландия для голландцев, Франция для французов, Америка для американцев! Прочь! Прочь!»

Высоко вознесло свое копье многоокое солнце, смотрело на черноволосых детей своих, слушало их свист и крики и улыбалось. «Благословляю вас», – шепнуло им и двинулось дальше.