Братоубийцы

– Во время албанской войны я служил в твоей роте. У меня тогда другое имя. Ты меня любил и звал Корсаром. Всякий раз, когда опасное задание, ты звал меня. «Ну-ка, Корсар, – говорил ты мне, – соверши-ка еще раз чудо!» А когда однажды в бою ты был ранен в ноги и все тебя бросили, я взвалил тебя на плечи и отнес в госпиталь. Пять часов нес. И ты обнимал меня за шею и говорил: «Я тебе обязан жизнью... Я тебе обязан жизнью...». А теперь повернулось проклятое колесо, и мы убиваем друг друга...

Ноги не держали капитана, он снова рухнул на землю. Но молчал.

– Почему ты пошел с ними, капитан? – продолжал командир. Голос его был полон укоризны. – Ты, честный, порядочный? Ты, герой? Ты, грек? Разве не ты проливал за свободу свою кровь в Албании? Почему же ты теперь ее предал? Почему ты с ней воюешь? Пойдем с нами. Я отдам тебе своих парней, снова буду у тебя в подчинении, ты будешь посылать меня с опасными заданиями. Снова будем воевать вместе за свободу нашего народа. Разве тебе не жалко, что такой народ пропадает? Пойдем с нами!

Кровь прилила к бледным щекам капитана, он хотел крикнуть: «Предатель», но закусил губы, не снизошел до слов. Он хотел, чтобы его поскорее убили, чтобы скорее все кончилось.

– Убей меня, – пробормотал он наконец. – Убей меня. Не тяни.

И, помолчав, прибавил:

– Если бы ты мне попался в руки, капитан Предатель, я бы тебя убил. Теперь я попал к тебе в руки – убей меня. Другого ответа у меня для тебя нет.

– Я уважаю тебя, – сказал командир. – Теперь его голос был полон жалости и гнева. – Я уважаю тебя и жалею, но – убью.

– Так и надо, – ответил капитан.

Сжав кулаки, командир повернулся к партизанам.

– К стенке их всех! Кир капитан, ты можешь стоять на ногах?

– Могу, – ответил тот и, собрав все свои силы, встал.

Но колени подогнулись, и он снова рухнул на землю. Подбежали два партизана, подхватили его, но он гневно отмахнулся от них.

– Не прикасайтесь ко мне! – прорычал он. – Я встану сам.

Он схватился за камень в стене, собрал все силы и встал. Пот лил с него ручьями, он смертельно побледнел. Медленно, осмотрелся: на каменных плитах, выстилавших двор, сидят, скрестив ноги, партизаны; напротив, на каменной скамье – командир с комиссаром, на одном конце скамьи – отец Янарос, а на другом...

Закипела у него кровь, в глазах потемнело, черная молния сверкала в голове: женщина, сидевшая на другом конце скамьи, была его жена. Как быстро пронеслись пятнадцать лет счастья. Молнией! Как будто только вчера шли они среди румелиотских скал, и стояла его старая мать на пороге, одетая в свое свадебное платье, которое носила невестой и в котором положат ее в гроб, когда умрет, и ждала их. Она ждала их, ждала с рассвета, и плакала от счастья... Заплакали и новобрачные, заплакали потому, что они были молоды, и была весна, и пахла земля; и куропатка в клетке во дворе у матери забилась о тонкие прутья, увидев молодых, закудахтала печально, словно хотелось и ей выйти замуж, а жених был в горах, и были между ними тонкие прутья клетки, и нельзя было им соединиться. И била она клювом и красными лапками свою темницу, хотела вырваться. «Мама, – сказала новобрачная, – у меня к тебе просьба: больно мне видеть эту куропатку в плену. Позволь мне открыть клетку и выпустить ее». – «Она твоя, доченька, – ответила старуха, – она твоя, делай с ней, что хочешь». И новобрачная открыла клетку, взяла в руку куропатку с узорчатым оперением, полюбовалась на ее пурпурные лапки, на нежный, дико косящий глаз, на встопорщенную грудку. И вдруг вскинула высоко руку и подбросила ее в воздух. «Лети, – сказала она, – ты свободна!»

Погасла молния – и бывший новобрачный снова стоит, прислонившись у стены.

– К стенке их! – опять раздался голос командира.

Заплакали трое старост-стариков, и полились слюни и слезы на бороды. Солдаты, сбившись в кучку, тихо переговаривались и смотрели на ворота. А старый Мандрас, проходя мимо отца Янароса, крикнул:

– Вот тебе, предатель! – и плюнул в него.

Отец Янарос встал, подошел к стене, вдоль которой, справа и слева от капитана, выстроились смертники. Сердце у него дрожало, но он изо всех сил сдерживал себя. «Честь твоя в опасности, отец Янарос, – подумал он. – Ну что, дурья башка, ставь все на карту!» Он почувствовал справа от себя присутствие Невидимого и ободрился. «Сотвори чудо, Господи, помоги. Неужели хочешь Ты, чтобы один схватился с целым миром? А на что мне опереться, чтобы выстоять? На ветер? На людей? Я делал вид, что могу бороться и один. Но не слушай меня, пустое бахвальство это, не могу! Чтобы выдержать, чтобы бороться, я должен, Господи, на Тебя опереться, почувствовать Твою прохладу в летний зной и жаркое дыхание Твое зимой. Я должен протянуть руку и прикоснуться к Тебе!»