Братство: Возрождение

— Успокойся, капраз, — положив руку ему на плечо, я развернул его к себе: — Жизнь штука поганая, но нервы свои — дороже. Я могу тебе обещать две вещи. Первое — не брошу, и — второе — летать будешь. Чем командовал, Плошк?

— Линкор «Гром Восторга», сэр! — вытянулся он по стойке смирно: — Ернин и Шустов — тяжелыми крейсерами прорыва. Мы в одной эскадре были, сэр. В ударной, сэр.

— К конникам не ходили?

— Нет, — помрачнев покачал он головой: — Если бы ходили — перед вами бы не стояли, сэр.

— Тоже верно. Ну, линкор я вам не дам, да и крейсер — тоже, но…

— Это не важно, сэр, — перебил он меня: — Хоть на сторожевике, хоть на катере — лишь бы снова туда!

— Зови своих и пойдём, — махнув рукой Жбану, я двинулся в обход Бубалюса — к стоявшим в отдалении и, уже переделанным, транспортам.

— Вот, господа офицеры, — показав на переоборудованные Волы, я повернулся к ним: — Что есть. Не стрёмно? На рейдерах-то? После тяжёлых крейсеров и линкоров?

— Это — рейдеры? — приложив руку козырьком ко лбу, начал присматриваться к ним Шустов: — А орудия — башни, сэр, крейсерские. Да и броня…

— Верно. Орудия с крейсеров, броня с линкоров. Движки, сразу успокою — тоже с крейсеров.

— И оно — летает?

— И ещё как, капдва! Маневровые — новьё, а масса меньше — прикинь, а? Ты влюбишься в эту птичку!

— Хм…

— Башен всего две, — не стал прятать минусы я: — Внутри — тесно, да и реактор стандартный — для прыжка энергию набирать долго, но зато — скорость! Маневр!

— Два орудия? У меня на крейсере четыре было.

— Действовать, эти ласточки, — название родилось экспромтом: — будут тройками — а это уже шесть башен! Налетели, обстреляли — разворот, отрыв и новый заход! Это рейдеры, Шустов, рейдеры, понимаешь?

— А что, — сняв фуражку, Ернин почесал лоб: — При грамотном подходе эти малютки, Ласточки, то есть, шороху наведут — мама не горюй. — внимательно осмотрев свой головной убор, он водрузил его на голову и вытянулся по стойке смирно: — Готов присягнуть вам, сэр!

Вот так, нежданно-негаданно мы обзавелись экипажами наших трофеев.

Надо отметить, что слова капитанов о своих экипажах, готовых следовать за ними, были, как бы это помягче сказать, сильно преувеличены. Со своими командирами осталось не более десяти процентов от их, некогда многочисленных, экипажей. Большая часть списанных на берег людей весьма недурно устроилась на поверхности, благо выходное пособие, о котором с таким негодованием говорил Плошк, было вполне нормальным, а множество программ реабилитации бывших военных позволяли последним быстро освоить гражданскую специальность, обзавестись семьёй и спокойно доживать свой век, вздрагивая от звуков колоколов громкого боя, разве что во сне, да и то — в кошмарном.

Оборотной стороной этой медали было то, что к нам пришли именно те личности, для которых понятия пространство, полёт и бой были синонимами слова жизнь. Насквозь отравленные космосом они просто не понимали — как это возможно, жить и не летать?!

Слух о нашем наборе — сарафанное радио бывших военных работало очень оперативно, разнёсся по галактике намного быстрее скорости света — едва ли не каждый день на площадку космопорта Нового Акзара садился корабль, из которого, щурясь на яркое солнце нашего вечного лета, выходили всё новые и новые космолётчики и специалисты.

Пройдя собеседование — комиссию из наиболее опытных капитанов возглавляли Док со Шнеком, люди либо направлялись ко мне — для принятия личной вассальной присяги, либо, такое тоже случалось — обратно на лётное поле, ждать следующего корабля. Флот, несмотря на его гигантские размеры во время своего расцвета, всё же оставался достаточно закрытой кастой, где все знали почти всё друг о друге и нередко кандидату отказывали за грехи, известные только узкому, относительно узкому, конечно, кругу, и оставшиеся неизвестными Имперским Дознавателям.

Реконструкция кораблей так же пошла вперёд семимильными шагами. Хочешь летать? Вот тебе корабль, инструменты и зап части. Вот проект и Главный Системный Механик — на случай вопросов. Как закончишь — выйдешь в космос.

И, как мне не было странно, такой подход работал — новые экипажи, засучив рукава, во всю копались в железках, превращая мирные транспорта в грозные боевые машины. Правда, грозность эту, каждый понимал по-своему. Кто-то стремился нацепить побольше брони, другие — двигателей, третьи — стволов. В общем Деду, по началу, как ребёнок радовавшемуся звучному титулу, скоро стало не до веселья и он быстро заработал себе репутацию сволочи, гада и прочей мерзости, которой его, конечно, только в спину, называли капитаны, чьи, без сомнений гениальные дополнения к типовому проекту были безжалостно зарублены Механиком.

Меня, точно так же, за глаза, величали «зверем», и, спрашивается, за что? Я вообще был паинькой — даже на Офицерском совете, когда обсуждалась судьба Слона, дал себя убедить сделать из него не авианосец, как я хотел, а линкор.