Братство

— Так и знал, что твой план с подвохом, — разочарованно махнул рукой Бюргер.

— Блин, я что-то не до конца усек расклад… — занервничал Викинг.

— Функционировать. Мне. Приятно.

— Самурай, — нахмурился Кулио. — Я все-таки бывший военный. Ты давай-ка — два раза и медленно. Что-то пока не догоняю.

— Чего там догонять-то? — вылез из-за Степана давно не попадавший в поле зрения Куклюмбер. — Кому-то из нас… точнее, из вас… надо окочуриться.

— Это как? — тупо спросил Фантик.

— Коньки отбросить, в ящик сыграть, ласты склеить, — разъяснил бобер.

— Я бы описал это поэтичнее, — возразил Самурай. — Например: кто-то должен стать избранным. Можно даже красивое хайку сложить про этого смельчака. Я бы потом его пел при случаях…

— Чего пел? Чего пел? — затараторил Бюргер. — А почему ты это… того… сразу себя исключаешь? А может, ты и будешь этим… избранным жмуриком?

— Но вы же не сумеете сложить красивое хайку, — пожал плечами Самурай.

— Сумеем-сумеем, — заверил его ариец. — И хайку, и гекзаметр. Вон журналист, если что, ошибки исправит.

— Ну что ж, — согласился Самурай, — если вы настаиваете на харакири, я готов. Разрешите только омыть оружие.

Он потянул саблю из ножен.

До Кулио, кажется, начала доходить серьезность ситуации.

— Дудки! — сказал он. — Если уж следовать плану Самурая, то избранным должен стать я. Моя вина, значит, мне и помирать. Ну-ка, дай катану свою… Где там правильно надрез делается?

— Альтруист нашелся, тоже мне, — буркнул Бюргер, с опаской следя за действами шефа.

— Не пущу под нож! — взревел Викинг, отталкивая Кулио в сторону. — Придумал, блин! А вот хохо, блин, не хаха? Самурай, гони сюда свою хлеборезку! А лучше сам мне башку оттяпай! Только, блин, чтоб не больно и сразу насмерть. Не то, если выживу, по пальме тебя размажу. Давай!

Викинг с готовностью подвернул воротник стегача.

— Шлем сними, дурила, — посоветовал Куклюмбер. — А то не отлетит репа-то безмозглая.

Викинг рыкнул и запустил дубиной в бобра. Тот еле успел увернуться.

— Нет, — раздался слабый, но уверенный голос, и вперед выступил Эльф. — Можно мне сказать? Я недолго, братцы… Я просто… — Коротышка шмыгнул носом и собрался с духом. — Просто хотел сказать, что вы все такие большие и сильные. Вам будет легче спасать этот мир без меня. Знаю, у вас все получится… Вы сможете! Сможете!

— Да ты что, ополоумел в корягу! — возмутился уязвленный Викинг. — Ты что, блин, самый такой герой, что ли? Да ты вообще должен жить вечно, ты ж эльф хренов! Так что лучше замолчи, а не то я тебя в океан запулю до самого Кокосового острова…

Эльф взвизгнул, и Викинг предпочел замолчать сам.

— Вы ничего не знаете, — продолжил коротышка. — Сегодня ночью я достиг высшей точки своего существования. И все это благодаря вам, Братья, только благодаря вам. Если бы вы знали, что я чувствовал в тот момент, когда встретил родственную во многих отношениях душу! Именно душу, ничего плотского у нас не было. Это случилось, и я понял, что сохраню светлое воспоминание навсегда. Так и случится. Мне незачем жить дальше. Спасибо вам!

— Подождите-ка секундочку, — сказал изгнанный король. — Кулио, ты только пойми правильно…

— Король, мне бы…

— Я редко говорю, так что слушай и не перебивай, зануда. Пару часов назад, когда мы плавали в этих прелестно пахнущих кастрюлях, — знаешь, что я подумал? Даже не догадываешься? А я тебе скажу, Кулио. Когда я жрал все эти авокадо, которые были ничем иным, как гарниром к блюду из меня самого, то впервые в жизни подумал… а ведь я отдал бы всю жратву, всю самую вкусную и деликатесную хавку в мире за то, чтобы все вы тогда спаслись. И я бы сделал так, клянусь своим бывшим королевством!

— Король…

— Да заткнись хоть на минуту, Кулио! Дай договорить! Как ты любишь выражаться, я тут душу изливаю… Короче, — сник Фантик, — мочите меня. Это нормально. Знали бы вы, сколько я подписал в свое время гадких указов, так не церемонились бы.

— Фантик, — усмехнулся Кулио, — неужели ты думаешь, что твоя целлюлитная морда мне не дорога?

— Смотрю на вас, Братья разлюбезные, и плачу. И фигею заодно, каракатицу под киль!

Морской волк ковырнул кончиком фамильной шпаги голыш и смахнул с лица соленые брызги, долетевшие до него от прибрежных скал.

— Маньякюр? — поднял бровь Кулио.

— Он самый, — приосанился морской волк. — Кулио, я как эти мазуты сухопутные, выражаться не умею. Но, ты, того… рассчитывай на меня! В самом первом ряду кишки на турбину намотаю! И не потому, что мне нечего делать на этой грешной Земле. Есть — это уж точно. Мне всегда на этой распутной планете будет чем заняться… А потому что я никогда не был трусом и никогда им не стану.

Маньякюр изящно поклонился и отступил в сторону.

А Степан внезапно ощутил давно забытую горечь. Горечь во рту. «Нет, — с ужасом подумал он. — Не могу! Я же знаю, что не могу!»

Горечь не уходила.

Когда между братьями готова была по второму кругу разгореться нешуточная дискуссия, кому же все-таки быть умерщвленным, журналист все же переборол страх и решительно шагнул вперед.

— Братья… — начал он.

Кулио исподлобья глянул на него и устало перебил: