Бразилья

Игуапа – племя пророков и провидцев, племя паже[208] и караиба, сакральных жертв. С ними советуются только по исключительно важным вопросам, и они никогда не ошибаются. Тысячу лет они жили не зная ни войн, ни голода, ни болезней. По легенде, благодаря лесным амазонским снадобьям они видят все возможные ответы на вопрос просителя и выбирают верный. Но цена поистине ужасна. Вскоре после высшей точки ритуального транса у караиба начинают путаться мысли, затем начинаются галлюцинации, после чего он теряет рассудок и умирает. Они видят слишком много. Они пытаются понять, сохранить при этом равновесие, но не справляются, падают… Я забегаю вперед. Из-за подобной цены игуапа не приносят в жертву своих собратьев. Нет, их пророки – военнопленные, заложники, соперники, преступники, изгои. И, разумеется, черное духовенство чуждой и неэффективной веры. Что наша слабая молитва, невидимая надежда и эфемерные чудеса по сравнению с их железной уверенностью в истине, ведь есть ответ, и они всегда его знают. Мы могли бы спросить их о загадках нашего Господа и веры, и они ответили бы все как есть. Но осмелимся ли мы? Осмелимся ли позволить истине затуманить наше воображение?

Пять дней мы стояли лагерем на нужном берегу, оставляя знаки и сигналы, невидимые моему глазу, но очевидные уроженцам этих лесов так же, как церковный крест для европейцев. Когда они нужны вам, они приходят. Игуапа явились на шестой день. Они были подозрительны, они всегда ревниво относились к своим секретам, но в эту пору смертей и обширных миграций по варзеа стали еще более осторожными. Как духи, вышедшие из леса, они молча появились среди нас, направив стрелы в наши сердца так, что мы даже ничего не успели заметить. Я не думаю, что они принадлежат этому миру, слишком уж жутким было их появление. Лица их светились золотом, они привыкли наносить на кожу масло лесного ореха, который называют урукум, а их лбы, которые они бреют почти до макушки, скошены к затылку так, что по форме напоминают лодку. Они перевязывают черепа младенцев с помощью досок и кожи, пока кости еще мягкие и подвижные. Нас с Мануэлом связали и отвели за руку, проводникам гуабиру завязали глаза. Их переводчик по имени Вайтака сказал мне, что это дань вежливости, раньше глаза всем просителям выкалывали бамбуковыми щепками. Разумеется, мы не думали, что вернемся и сможем что-то кому-то рассказать.

Не знаю, сколько мы брели по лесу, но определенно счет шел на дни. Игуапа ставят в своих владениях ловушки и выкапывают ямы, они могли бы задержать целую колониальную армию. Пока мы обходили удушающие арканы, отравленные стрелы и капканы с шипами, меня мучил один вопрос – что Гонсалвешу нужно от них? Неужели он всего лишь хочет их завоевать? Отца Диегу не привлекат триумф тирана. Он рисовал себя политическим философом, социальным экспериментатором. Существуют ли вопросы – вроде вопросов, как я смею утверждать, о вере и природе мира, – на которые ему потребовались безошибочные ответы? Он считает себя подлинным Божьим избранником, неужели ищет пророческую силу, только чтобы уничтожить ее? Или же его самоуверенное тщеславие так велико, что он хочет этой власти для себя лично, дабы ведать без веры и вкусить плоды с древа познания добра и зла?

Несмотря на хитроумные оборонительные сооружения, сама деревня оказалась бедной и невзрачной, покрытой пометом пекари и собачьими экскрементами, хижины просели, тростниковые крыши гнили и пускали побеги. У всех без исключения детей на золотых лицах виднелись язвы, чирьи и ячмени на веках. Отдельную малоку отвели для караиба – то есть для нас – это очень почетный титул, как сообщил мне Вайтака, хотя к тому моменту я уже поверхностно освоил их диковинный язык. Эта малока была самой убогой во всей деревне, через крышу в десятки прорех прорывались насекомые и попадал дождь.

Во время ожидания я постиг основы религии игуапа. Они не поклоняются Богу, у них нет легенд о сотворении мира или спасении, нет понятий греха, рая и ада. Но их система верований, которую нельзя назвать теологией, тем не менее, сложна и изысканна. Их тотем – лягушка, причем не самая громкая, ядовитая или цветная, хотя ее кожа имеет красивый золотистый оттенок, который игуапа копируют, раскрашивая лица. Они называют ее курупайра, она была первым из всех существ и увидела первый свет, подлинный свет мира – или, скорее, миров, поскольку они верят в многообразие миров, которое отражает все возможные проявления свободной человеческой воли – целиком и полностью. Она хранит воспоминание о том моменте, когда реальность была единой и неделимой, как страницы книги, перед тем как их разрезали. Курупайра все еще может видеть тот подлинный свет, который является светом всех солнц, и по милости существ, населяющих иные, отличные от нашего миры, может наделить таким зрением и людей. Вытяжка из лягушки, которую медленно кипятят в закрытом глиняном горшке с носиком, дарует пророческие видения.