Бразилья

С неизбежностью смерти квантовые отходы тоже проложили путь в великую геенну Тодуз-ус-Сантус. Странности сочились, как хлорфторуглерод, из скоплений квантовых отходов, сваленных в одном месте, именно им Богоматерь Мусора обязана большинством своих мифов и легенд. Любая квант-технология лицензируется, ее использование проходит под наблюдением правительства, а производство и распределение строго контролируются. У мусора же своя мораль и траектория. Одна пластиковая обшивка напоминает другую как две капли воды: унесите это отсюда, нам оно больше не нужно, выбросьте. Раз в несколько месяцев катадоры вырывают из груды отходов работающую К-матрицу. В те священные дни весть разносится по городу, словно молния, словно скандал. Покупатели стекаются из Рио, Белу-Оризонти, Куритибы. Фиа приехала осмотреть свежий лот.

Эдсон цепляется за что-то белоснежными брюками. Он готов выругаться, но это ниже его достоинства. Парни с корзинами в драных шортах и шлепках не обращают на него внимания. Эдсон присаживается на корточки и выглядывает между двумя поломанными пластиковыми рамами. Внизу, в долине, Фиа говорит с двумя парнями, которые ее подзывали на гафиейре. На перевернутом ящике между ними стоит большой цилиндр. Фиа наклоняется, изучает цилиндр через айшэды, комично поворачивая голову, как попугай. Чуть подальше стоит человек, которого Эдсон не узнает, – высокий мужчина с точеными чертами лица и волосами, зализанными в грязный конский хвост. Почему-то на нем облачение священника. Эти квантумейрос – реальные чудики. Он что-то говорит. Эдсон не слышит, но Фиа отрывается от цилиндра и качает головой. Незнакомец снова что-то говорит, она снова качает головой: нет. Кажется, она испугалась. Когда Эдсон распрямляется, то слышит какой-то шорох за спиной. Куртка разваливается прямо на нем. Две ее половинки скользят по его рукам. Эдсон смотрит на это, ошеломленный, пораженный, потом поворачивается.

Биша Титифрик делает движение из боевых искусств, рисуя квант-ножом в воздухе светящийся синий рисунок. Лезвие замирает строго горизонтально. Титифрик смотрит на Эдсона из-под небрежной челки, а потом засовывает оружие в магнитный футляр. Раненый воздух пахнет озоном.

– У вас, фавеладу, вообще нет понятия о манерах, да?

Эдсон переминается с ноги на ногу, чувствуя себя совершенно по-идиотски в болтающейся разрезанной куртке.

– Она же попросила тебя не ходить, но тебе непременно нужно было сунуть свой нос. Слушай, в тебе нет ничего эдакого. До тебя были десятки других. Ей нравятся парни определенного типа, но она не твоего поля ягодка. Это ничего не значит. А ты думал, что значит? Это бизнес, и ты не можешь даже отдаленно представить, чем мы тут занимаемся, и, честно говоря, незнание – это счастье. Правда. Ты что думал, такие штуки можно найти в коробке из-под хлопьев? – Титифрик распахивает куртку и демонстрирует нож. – А теперь вали. И не возвращайся. Оставь ее в покое. Это все равно, что клубу «Соракаба» играть против «Сан-Паулу». Ты ее больше не увидишь. Пошел вон! Иди, а не то я тебя разрежу!

Лицо Эдсона пылает от ярости, а унижение звенит в ушах. Он стряхивает с себя половинки куртки. Бог с ним, с содержимым карманов. Он не станет нагибаться, чтобы собрать свое барахло.

– Биша! – кричит он, пытаясь сохранить собственное достоинство, пока спускается по вероломному склону технологических отходов.

Титифрик пожимает плечами.

– Не забивай мне голову, фавеладу.

* * *

На третий день Герсон приходит к младшему брату, шестому сыну шестого сына, и стоит над ним, смотрит, как тот качается, ярясь, в гамаке рядом с офисом. Все его звонки тонут в мертвом эфире. Эта тварь, Биша, заблокировал его, уверен Эдсон. Он три дня топает по дому, пиная тарелки с фарофой[149] и кусочками пирогов, которые дона Ортенсе преподносит Богоматери, ему нечего делать, он ничего не зарабатывает.

– Ты загораживаешь мне свет.

– Слушай, если ты хотя бы наполовину такой, каким себя выставляешь, то был бы там, несмотря на все квант-ножи.

Эдсон думает: он прав. Черт! Черт! Черт! Это ужасное состояние, когда Герсон прав. Через тридцать минут желто-зеленый кроссовый мотоцикл выезжает с дорожки за домом доны Ортенсе. Но его оседлали не стройные бедра Эдсона. Это Эфрин в серебристом платье на бретелях типа того, что Фиа надевала на гафиейру (хотя Эфрин ни за что не признался бы в подражательстве), мягких замшевых сапожках розового цвета и в своем прекрасном афропарике. Финальный штрих к костюму – он меняется удостоверениями личности с Наликом, его самым надежным алиби.