Бразилья

Двадцать три часа тридцать восемь минут, у Эдсона задница болит, будто сделана из затвердевшего бетона. На крыше отеля есть одна безопасная ниша, но маленькая, неудобная, и тут можно отморозить себе яйца. Райончик без особого шика, позабытый, как выброшенные трусы, прячется за фасадами, исписанными иероглифами, розовыми вывесками суши-баров, как волосы у жительниц Харадзюку[169] и похожими на театральные подмостки кафешками тэппанъяки[170]. Датчики движения и управляемый дрон идут в довесок к скучающему подростку с дурацкой порослью над губой, который охраняет барьер безопасности. Эдсон наблюдает, как через ворота в тупик въезжает пикап, груженный овощами. Почти сразу за черепичными крышами вырастают жилые высотки толщиной с карандаш, увенчанные движущимися рекламами пива и телесериалов. Он никогда не был так близко к мифическому сердцу города. Соборная площадь отсюда в десяти кварталах.

«Она здесь выросла», – думает Эдсон. Ее жизнь сформировалась на этой длинной улице с шаровидным концом, которая напоминает вагину. Она ездила на розовом детском велике по этому кругу. Сооружала прилавок из садовых инструментов и листьев, продавала сладости и чай со льдом соседям. Она взасос поцеловалась со своим первым парнем вон за той лестницей, где охранники ее не видели. А теперь ее родители разгружали грузовик, и ящики с зелеными и темно-красными овощами, такими мягкими, что можно представить, как заваливаешься туда спать.

– Призраки. Типа того, что ты рассказывал про фантомы? – спросил он у мистера Персика, прижимая твердый пистолет к его заднице.

– Продолжай. – Так мистер Персик вел себя – нетерпеливо подавался вперед, напрягая руки – когда хотел получить нечто большее от Сестинью, чем просто любовь и секс.

– Существует миллионы других Фий в других вселенных и других частях мультивселенной.

– Да.

– И одна из них…

– Продолжай.

– Прошла через миры.

– Отличное выражение. Прошла через миры.

– Это невозможно.

– То, что ты и квантовая теория считаете невозможным, – это разные вещи. Невозможность ограничивают принцип неопределенности Гейзенберга и принцип запрета Паули. Все остальное – оттенки вероятности. Квантовые вычисления опираются на то, что мы называем «суперпозицией», то есть связью между одним и тем же атомом в разных состояниях в разных вселенных. Ответ приходит откуда-то из этих вселенных. А иногда и не только ответ.

Справа. На крыше гаража. Какое-то движение. Фигура. Сердце Эдсона колотится так гулко, что болит. Его тошнит. Он перебирается на нижний парапет и перегибается через него. В чертовом желтом свете невозможно разглядеть детали. Инстинктивно поднимает руку, чтобы переключить зум на айшэдах. Фигура ставит банку краски на парапет. Это какой-то паренек, уличный художник, он наклоняется, начинает валиком рисовать линию. Сердце успокаивается, но тошнота, напротив, нарастает.

Слева. Медленно идет по улице с поднятым капюшоном, а руки спрятаны в переднем кармане странной вязаной короткой толстовки, как у уличной монашки. Облегающие серые леггинсы заправлены в сапоги, которые так и кричат: «Трахни меня». Сапоги. Отличные сапоги, но кто носит леггинсы с сапогами? Он узнает эту напряженную походку и короткие шажки. Лицо скрыто капюшоном, но того, что он видит, пусть даже мельком, Эдсону достаточно. Фиа/Не-Фиа. У этой волосы длиннее. Но это Фиа. Одна из них. Другая Фиа. Она останавливается, оглядывается на охраняемой улице. «Ты тоже родилась здесь, на Либердаде в другой вселенной, да? Город, улицы, дома – все то же самое. Что привело тебя сюда? Любопытство? Доказательства? Что ты чувствуешь? Почему ты вообще в этом мире?» Охранник ерзает в своей кабинке. Фиа отворачивается и идет дальше. Эдсон покидает свой наблюдательный пост, прислоняется спиной к защитному порогу вокруг люка, тяжело дышит, прижав колени к груди. Ему никогда не было так страшно. Ни когда он поднимался на вершину холма, чтобы попросить благословения у Хозяина на открытие своей конторы, ни в ту ночь, когда Сидаде-Альта взорвалась вокруг Эмерсона и Андерсона.

«Ты опознал ее. А теперь слезай с этой крыши, убирайся отсюда». Эдсон спрыгивает в тридцати метрах позади Фии. Молодой охранник смотрит на него. Эдсон догоняет девушку. Она бросает взгляд через плечо. Их разделяет двадцать шагов. Он знает, что нужно делать. План у него в голове. И тут машина останавливается в другом конце улицы.

– Фиа!

Дверца автомобиля открывается, выходят какие-то люди. Фиа оборачивается на звук имени, которое никто не должен произносить. Эдсон вытаскивает огромный хромированный пистолет из-за пазухи. Охранник вскакивает на ноги. Все в некоем пространственно-временном пузыре, красиво, неподвижно.

– Фиа! Ко мне! Беги ко мне, Фиа! Мы знакомы, ты поняла? Я знаю тебя.