Бразилья

– Вы ничего не видели, – сказал Квинн. – Ничего не понимаете. И никогда не сможете. Я просил самое сложное задание. Господь выполнил мое желание, но миссия оказалась куда масштабнее и тяжелее, чем мог представить отец Джеймс или кто-то другой в Коимбре. Двенадцать лет назад сюда, на берег этой реки, приехал член нашего ордена, отец Диегу Гонсалвеш. Его трудам могли бы позавидовать сами апостолы, он завоевывал для Христа и умиротворял целые народы, две сотни лье вверх по Риу-Бранку, алдеи и редукции, ставшие сияющими маяками того, что вообще можно достичь на этой дикой земле. Мир, изобилие, обучение, правильное понимание Господа и его церкви – каждый здесь умел петь, читать и писать. Епископальные проверяющие описывали красоту и блеск этих поселений: великолепные церкви, умелые рабочие, которые трудятся свободно, а не по принуждению или в рабстве. Я читал эти письма на корабле из Салвадора в Белен. Отец Диегу обратился к настоятелю с просьбой разрешить установить печатный станок: он был мечтателем, истинным пророком. К своему прошению он приложил рисунки образовательного центра, нового города в верховьях Риу-Бранку – нового Иерусалима, как он назвал его, университета в лесу. Я видел рисунки в библиотеке Коллегии в Салвадоре, они греховно величественны, безумны по размаху – целый город на Амазонке. Разумеется, ему отказали.

– Колониальная политика Португалии весьма прозрачна. Бразилия – это торговый придаток, не более того. Продолжайте, пожалуйста.

– А на этом все. Отец Диегу Гонсалвеш отплыл семь лет назад из этого форта в леса за Риу-Бранку. Энтрадас и выжившие из потерянных бандейрас рассказывали о чудовищных конструкциях, о том, что целые народы порабощены и задействованы на работах. Империя внутри империи, прорубленная в сердце джунглей. Смерть и кровь. Когда один за другим отсюда не вернулись три ревизора, призванные подтвердить подлинность этих слухов, Орден попросил направить сюда адмонитора.

– Ваша миссия – отыскать отца Диегу Гонсалвеша.

– И призвать вернуться к дисциплине Ордена, любыми способами.

– Боюсь, я понял смысл ваших слов слишком хорошо, святой отец.

– Я могу убить его, если потребуется. Вы об этом? По одним только слухам он стал опасен для Ордена. Наше присутствие в Бразилии шатко как никогда.

– Убить брата-священника!

– Мой собственный Орден сделал меня лицемером, но я подчиняюсь ему, как должно подчиняться любому солдату.

Фалькон вытер пот с шеи рукавом блузы. Запах несвежего фимиама бил в ноздри. У француза чесались глаза.

– А те люди, что на нас напали… вы думаете, их послал отец Диегу?

– Нет, я думаю, их нанял тот самый святой отец, с которым вы так приятно поужинали. Он, конечно, слишком лоснящийся и откормленный, чтобы быть сносным интриганом, наш брат Брага. Я задал ему пару вопросов после мессы: он врет хорошо и по привычке. Богатство кармелитов всегда основывалось на красном золоте, полагаю, что их присутствие здесь терпят исключительно потому, что они обеспечивают бесперебойный поток рабов на плантации.

– Вы считаете, что он может быть ответственным за разрушение того плавучего города?

– Даже кармелиты пока настолько не скомпрометированы. Но мне здесь находиться небезопасно, вы, мой друг, хоть как-то защищены, поскольку выполняете миссию для короны. Я же всего лишь священник, а в этих широтах священники всегда были разменной монетой. Мы уезжаем утром, но я не вернусь в коллегию сегодня вечером.

– Тогда я буду наблюдать и ждать вместе с вами, – заявил Фалькон.

– Я бы предостерег вас от того, чтобы проводить слишком много времени в моей компании. Но, по крайней мере, оставьте мне свой меч.

– С радостью, – Фалькон отцепил клинок от пояса и протянул его Квинну. – Жаль, что вы выкинули тот необычный нож в реку.

– Пришлось, – сказал иезуит, поднося ножны к свету, чтобы посмотреть и опробовать оружие. – Это был неправильный нож. Он меня испугал. Теперь идите, вы и так пробыли тут слишком долго. Я буду наблюдать и молиться. Мне хочется помолиться. Душа осквернена, испачкана уступками.

* * *

Свет на темной воде; миллион блестящих осколков восходящего солнца, что проводило золотым лезвием вдоль реки. Противоположный берег залило лучами, прибрежный песок казался ярко-желтым, и несмотря на расстояние более одного лье все детали были четко видны, каждое дерево лесного полога казалось таким четким, что Фалькон мог рассмотреть листья и ветки. Адские крики рыжих ревунов долетали до его ушей.

Какое-то время француз стоял на верхней ступени лестницы, щурясь от яркого света и прикрывая глаза рукой, даже его зеленые очки не спасали от столь победоносного солнца. Жара поднималась вместе с ним, насекомые пока были малочисленными и вялыми, и Фалькон надеялся выйти в фарватер к тому времени, когда зной и мошкара станут невыносимыми. Сейчас все было таким свежим, чистым, заново отчеканенным, таким настоящим, что все ужасы и шепоты ночи казались призраками, и Фалькону хотелось насладиться моментом до последней ноты.