Бразилья

«Спроси ее, спроси ее сейчас, у тебя есть такая возможность». Весь день, пока удлинялись тени, она продумывала тактику, думала о вступлениях и переходах, ложных выпадах и уступках, обо всех остро заточенных инструментах из своего профессионального арсенала, но в итоге всякий раз натыкалась на одну стратегическую проблему: сначала извиниться, а насчет Трудного Вопроса позвонить позже или же выпалить все и сразу?

Марселина решилась:

– Я знаю, ты не поверишь, если я скажу, что это была не я. и я знаю, мне стоило бы извиниться прямо тогда. Не понимаю, зачем я начала тот спор, но начала, и мне очень жаль. – Это, по крайней мере, правда. Признать себя виновным в меньшем из зол. Еще один острый скальпель информационной торговли. – Ты, наверное, уже видела статьи в газетах.

– Ты в порядке? Все нормально?

«Ты лгунья и лицемерка? – спросила Марселина про себя. – Или ты уже такая старая и усталая, что сама веришь в свои выдумки?»

– Мам, я понимаю, это прозвучит странно… наверное, ничего более странного я у тебя никогда не спрашивала, но… я – единственная?

Молчание.

– Что, милая? Я не понимаю. О чем ты?

– Я имела в виду, у меня.

Марселина не закончила. Слышала, как мама суетится на том конце провода: «Что? Что? Что?» – но не обращала внимания. На противоположной стороне улицы, у подъезда, стояла она, та самая, красила губы, закрывала маленькую сумочку «Коко», а позади нее медленно закрывалась тяжелая дверь. Она. Ее злая сестра-близнец.

– Мам, мне пора. Пока. Люблю тебя.

Марселина бросилась через темную галерею, сбивая манекены и раскачивая костюмы на вешалках. Перескочила через гнилые перила, перепрыгивая по две ступеньки за раз. Лиловый вечер выплеснулся на улицы. Горели огни. Люди смотрели, когда она пробегала мимо. Куда-куда-куда? Туда. Марселина миновала перекресток, машины резко тормозили, агрессивно гудели.

– Дорогая… – окликнул ее Витор.

Хороший костюм. Хорошие каблуки, уверенные каблуки – прямо-таки видно, как они цокают по тротуару, и до нее уже двадцать, девятнадцать, восемнадцать человек. «Она ходит как я. Она – это я». Поворот налево. «Куда ты? От моей квартиры до твоего дома можно дойти пешком? Ты жила тут много лет, а я и не знала, наши пути и жизни находились совсем рядом друг с другом. Две Марселины?» Пятнадцать, четырнадцать человек.

Марселина протискивалась сквозь толпу гуляющих людей с детскими колясками, собачников и просто пешеходов. Она уже видела ее. Немного крупнее? Руки чуть шире, ногти неухоженные. Десять, девять, восемь человек. «Я уже прямо за тобой, если ты обернешься, то увидишь меня. Меня». Марселина поняла, что не боится. Страха нет. Это игра, ожог, автомобиль, угнанный на Руа Сакопан, картинки, которые сходятся воедино на монтаже, питчинг, когда они ловят идею, видят ее, когда она разворачивается перед ними, то мгновение, когда замысел воплощается в программу.

«Я прямо позади тебя».

Марселина протянула руку и дотронулась до плеча своего двойника.

– Простите.

Женщина обернулась. Марселина отпрянула. Нет, это не близнец. Сестру можно было бы узнать по различиям, несовершенству, еле заметным вариациям в ДНК. Но перед Марселиной стояла она сама, до последней родинки, до волосинки, до крошечного шрамика над верхней губой, до морщинок вокруг глаз.

– Ах, – сказала Марселина.. – Ох.

Она услышала лезвие раньше, чем увидела его – вопль энергии, арку синего света. Малисия сработала: ничего толком не сообразив, Марселина отпрянула и припала к земле, присев в «негачива ангола»[201]. Лезвие просвистело над ее лицом. Визг, крики. Люди бросились врассыпную. Машины останавливались и сигналили.

Марселина перекатилась из защитной стойки, взмахнув ногой. Снова выпад лезвием. Она выполнила добраду, а потом колесо, готовясь нанести критический удар. И тут чьи-то руки схватили ее за брюки и лодыжки и оттащили прочь. Лезвие, казалось, рассекло воздух, вывеска ресторана развалилась на две половинки. Двойник развернулся и побежал.

Марселина вырывалась, но руки держали ее.

– Отпусти, – приказал мужской голос. – Это больше тебя. Отпусти.

Вот теперь она совершенно сошла с ума, поскольку голос, руки и лицо принадлежали местре Жинга.

2—10 февраля 2033 года

Мистер Персик от нее в восторге.

– Это первый интеллектуально стимулирующий разговор за многие месяцы, – говорит он Эдсону, оставшись с ним наедине за завтраком, пока Фиа в душе. Она любит душ, и звуки того, как она весело плещется в воде, разносятся во все стороны по прохладным коридорам фазенды, выложенным плиткой.

– Бог с ним, – говорит Эдсон. – Все элементы механизма спрятаны?

Мистер Персик поднимает большой и старый железный ключ. Фиа выходит, вытирая концы волос полотенцем. Она знает мистера Персика как Карлиньуса, считает его дальним родственником из огромной семьи Эдсона, члены которой разбросаны по всему городу, словно звезды одного созвездия. Мистер Персик и Фиа вновь начинают беседовать о науке.

Эдсон ненавидит эти разговоры. Он бренчит алюминиевыми приборами на кухне, пока они спорят о теории квантовой информации.