Брекен и Ребекка

У-Pox выбралась из своих туннелей и застыла на краю провала, устремив невидящий взгляд в его глубины, и глаза ее походили цветом на туман, клубившийся среди скал. Сколько лет провела она в ожидании, чуть ли не целую жизнь, и вот наконец из мрачных глубин до нее донесся звук, который она так надеялась услышать: растерянный и жалобный вой Гелерта, подхваченный грозовыми ветрами, который каким-то таинственным образом оказался сигналом, предвещавшим возвращение Мандрейка.

Gwyw calon rhag hiraeth,

Crai by myrd rhag lledfryd heno… —

проговорила она нараспев.

Сердце мое от тоски иссохлось,

Кручина горькая мне послана в удел,

Пошли мне сил с ветрами грозовыми…

Вернись, Мандрейк, услышь, как жалобно он воет,

Душа твоя несокрушима, как пластины сланца,

Так пусть увидит ястреб гладкий блеск твоих когтей

Среди скалистых стен провала…

Голос ее звучал пронзительно. В словах шибодского языка, которые она произносила, слышалась теперь не музыка, а заклятие: она стремилась поддержать крота, которому предстояло вступить в бой где-то среди каменистых далей Кумера, зная, что сейчас многое зависит от стойкости его духа.

Она знала, что силы ее истощились за долгие годы жизни, и все же попыталась поделиться ими с Брекеном. Для У-Рох, твердо верившей в то, что Мандрейк не умер и непременно возвратится, настал момент торжества.

Ей не требовались глаза для того, чтобы увидеть, как происходит между ними борьба. Дряхлая самка обладала несгибаемой силой воли и гордой, как орлиный взгляд, душой. Как же ее зовут? Ах да, Ребекка.

— Пусть он умер, это неважно, он все равно вернется!

У-Рох выкрикнула эти слова, перейдя на древний язык Шибода, чьи резкие звуки несовместимы с жалостью к скулящему псу. По телу ее пробежала волной дрожь, внезапно она как будто помолодела, словно ощутив трепет жизни во чреве, которое уже давным-давно увяло раз и навсегда. Никто не смог бы понять, что происходит, увидев дряхлую корчащуюся самку, которая выкрикивала что-то на языке древних предков, а затем разразилась воплем, до странности походившим на крик рожающей самки.

— Настало время, тебе дается второй шанс, ублюдок Мандрейк, ты возвратишься и увидишь свет Камня, что упал на тебя однажды и навеки врезался тебе в память, хотя потом сгустившаяся мгла не позволила тебе пробиться к нему. Так приди же!

Буйный ветер подхватил ее слова и унес в дали Кумера. Они вихрем обрушились на испуганного Гелерта, предвещая ему беду и насылая на него слабость, но в то же время они укрепили силы Брекена.

?

Когда Брекен начал медленно и неуклюже выбираться из-под камней туда, где под вечерним небом стоял Гелерт, дождь приутих, но ветер задул еще сильней. Дрожа всем телом от холода, не походившего на обычный, пес оторопело следил за тем, как крот вылезает наружу, двигаясь задом наперед и таща с собой второго крота.

Он проявлял к нему полное пренебрежение, совсем как тот, другой, и Гелерту почудилось, будто он тоже где-то рядом и глядит на него сквозь туман. Наконец крот повернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Как он посмел! Вот он остановился, держа зубами бессильно поникшего второго крота. Ветер бушевал вовсю, но Брекен твердо стоял на месте, держа Босвелла за загривок, словно кротеныша, с жалостью и гневом взирая на огромного Гелерта, ощущая в себе силу, перед которой ничто не могло устоять.

Он любил Босвелла и хотел спасти от смерти, так же как когда-то хотел спасти Кеана. Босвелл будет жить, и даже десять псов не смогут ему помешать. Брекен вытащил Босвелла из каменной западни, потому что там ему грозила неминуемая гибель от голода, сырости и холода, и смело опустил его на землю между могучими лапами Гелерта.

Затем он начал говорить, произнося слова, вложенные в его уста безмолвным Камнем, и Гелерту показалось, что Брекен становится все больше и сильней, а за плечом его внезапно показался другой могучий крот, тело которого покрывали шрамы от ран, полученных в боях. Глаза Гелерта расширились от страха, он завыл, чувствуя, что лапы не слушаются его и он не сможет убежать от этого существа, внушавшего ему ужас. Оно произносило слова, и смысл их был ему непонятен, но они причиняли такую же боль, как острые когти, впивающиеся в кожу:

— Трепещи, Гелерт, ибо ты пролил кровь Босвелла. Это святой крот, но ты осмелился посягнуть на его жизнь, и теперь над тобой тяготеет проклятие. Ты поможешь мне сделать так, чтобы он не умер…

Камень вложил эти слова в уста Брекена, и Камень явил Гелерту зрелище, внушающее неизъяснимый страх любому, даже самому могучему существу, зрелище, которое являет собой тот, кто уже не боится смерти, и Камень помог ему понять смысл слов, произнесенных на незнакомом ему языке.