Бремя

Артур целовал ее лицо, руки, а потом уходил, оглядываясь, пятясь, нервничая, что-то говорил, помахивая, высокий лоб его бледнел и напрягался. Наконец, скрылся за постом контроля, потом снова показался, стройный встревоженный, и снова помахивал. Несса еще с минуту стояла, отражая подступавшее со всех сторон отчаяние. Потом добралась до парковки и села в машину... Куда бы ни идти, что бы ни делать, только не звонить ему и не искать с ним встречи, подумала она об Андрее. Проехав чуть меньше мили, она прирулила к обочине, выключила мотор, положила измученное лицо в ладони и разрыдалась...

Двигавшиеся позади нее автомобили замедляли ход, мгновенно создавая пробку. С грохотом и огнями взлетающий с аэродрома самолет уносил вверх того, чья любовь не смогла спасти ее ни от одиночества, ни от раздвоенности, ни от этих вот слез подспудного горя, прорвавшегося из души посреди столпотворения машин, ледяного любопытства и чужих сердец.

* * *

Ванесса не спала первую ночь после отъезда Артура. Но как-то удался разговор с ним по телефону уже часов около двенадцати, он звонил уже дважды по приземлении:

— Как ты, голубка моя?

— У меня все хорошо... уже скучаю, возвращайся скорее...

— Я тоже скучаю, думаю о тебе. Ложись спать. Я позвоню утром. Люблю тебя.

— Не беспокойся обо мне. Тебе тоже надо отдохнуть с дороги... Буду ждать звонка завтра... — ответила она.

И, как только положила трубку, началась гроза, ночь почернела в считанные минуты, и искусственные огни не помогали. По небу стремительно одна за другой пролетели две серебряные ленты молний, и раскатисто, властно прогремел гром, а потом, как перед потопом, полил сплошной страшный ливень. Несса подошла к окну, прижалась горячим лбом к прохладному стеклу, в которое стучал частый дождь и с тоской подумала: «Я погибла, погибла. И все, что было хорошего, погибло вместе со мной. Я не могу отделаться от мыслей о нем, не могу о нем не думать, где он, что он, почему не звонит?». Она знала внутренним чувством, что Андрей все еще здесь, что не уехал в Россию. Нет, он не уехал, чувствовало ее сердце, а остался и ждет...

* * *

Весь следующий день, после краткого разговора с Артуром — он спешил на конференцию и звучал удивительно бодро и свежо на другом конце провода, — выдавшийся особенно солнечным и ясным, она не выходила из дому, и солнце раздражало — и маялась, и томилась, что-то убирая в шкафы, потом опять вытаскивая, перекладывая с места на место какие-то кофточки, шарфики, маечки, недовольная собой, недовольная всем на свете, но к вечеру как-то успокоилась, и как только успокоилась — раздался звонок, и, не подняв еще трубки, учуяла шестым чувством, кто звонил, несколько секунд стояла у телефона, обхватив себя за плечи, но, наконец, ответила: «Алло...» и услышала глубокое и густое: «Я здесь, внизу, можно войти?». Просьба прозвучала, как приказание, или это старая собачья преданность вновь ожила в ней... Ванесса нажала на кнопку парадной, открыла, разрешила, подчинилась, и, пока Андрей поднимался в лифте, быстро подумала, что так или иначе ее борьба с собою кончилась, хотя выиграла не та, которая хотелось ей, чтобы выиграла.

Андрей вошел, Несса стояла у окна в бежевом легком платье, почти сливаясь с тюлевой пеной занавесок. Она была нереальна и недоступна, он это сразу ощутил и... напрягся телом. Чем недоступнее, тем желаннее. Но желание и без того уже перешло границы здравого смысла. И уверенность в прежней власти своей над нею окончательно покинула его, слишком велик теперь разрыв между ними: не переступить... и перепрыгнуть страшно. Все же он пошел к ней: «Я совсем не вижу твоего лица из-за занавески. Дай хоть разглядеть тебя...».

— Зачем ты здесь? — спросила она, прямо глядя на него, и вдруг сама поразилась, этот же самый вопрос она задала ему в последнюю их встречу, в доме Деда, после похорон Вассы. Сколько воды утекло с тех пор, а она все еще барахтается в той же запруде. И сквозь дымчатую вуаль памяти увидела, как в кино, их свидание тогда, ночью, свою отчаянную надежду на примирение и, спустя один только час, вместо примирения — удар в солнечное сплетение, предательство, которое, казалось, невозможным было пережить. Но пережила, худо ли, бедно ли — пережила. Несса попыталась вспомнить, что ощутила она, будучи той, прежней, Иваной, что была неизмеримо чище ее нынешней, что она ощутила, когда он сказал ей о другой женщине своей, ожидающей ребенка... Нет, не ревность, а чувство невыносимой оставленности и отверженности. Но и это прошло. Чужие они теперь друг другу, потому что боль полынью поросла. Горько, но уже не трагично. И, в самом деле, зачем он приехал сюда, зачем пришел в ее дом? Чтобы старое ворошить, перекладывать ненужное и отжившее, как сама она в ступоре и бессмысленном трансе часами иногда перекладывает одежду в шкафах.

Ванесса вышла из своего временного укрытия, села в кресло у журнального столика, предложила гостю сесть:

— Что будешь — кофе, чай? Муж возвращается из командировки через три дня. А через неделю мы уезжаем в Майями. Как надолго вы в Нью-Йорке?».