Бремя

— Дорогая миссис Файнс, ох как же я рада видеть вас, — приветствовала Ванессу, всегда казавшаяся в хорошем расположении духа, цветочница. В магазине было жарко, как в тропиках, и женщина обнажила полные руки в веснушках; на большом смуглом лице в морщинках поблескивали жемчужинки пота. Ванесса подумала, что это, вероятно, очень тяжелый труд — содержать и теплицу, и магазин, и обслуживать покупателей, и оставаться неизменно веселой, независимо ни от каких личных обстоятельств.

— Тоже рада, — отозвалась Несса, — как вы поживаете, Нора? Как ваше здоровье?

— Хорошо, слава Богу. Кручусь, как белка в колесе. Ведь все на одни руки. Без мужа тяжело... Надеюсь, у вашего супруга все в порядке… Какой человек! С таким, наверное, как у Христа за пазухой...

— Спасибо, у него все... замечательно. У нас все замечательно...

— Иначе и быть не может у такой пары, как вы, миссис Файнс, как вы и мистер Файнс. Мы здесь все восхищаемся вами. Таких прекрасных супружеских пар немного осталось в наше время. Сейчас даже неизвестно, зачем люди и женятся. Каждый сам по себе, как, извините за выражение, кошки бродячие... Я никого не хочу осуждать, но вот, к примеру, семья в вашем доме жила до вас. Что вы думаете? Мы тут наблюдаем иногда, не то, чтобы из любопытства, но глаза ведь не завяжешь. Так жена его даже и не пряталась, и никого не стеснялась. Муж на работу, а за ней другой приезжал. А муж-то... как любил ее! До безумия! Неплохой был и внешностью, а хозяин какой: все для дома, все для семьи. Поверите, ни разу мимо не прошел, чтобы букет ей не купить и только про нее и говорил. Ну, а она, конечно, изменяла. Я сама видела, как с другим в машине целовалась. А потом — не знаю, что произошло: или сказал ему кто, или сам разузнал. Говорят, чуть не убил ее. А женщина та... — цветочница приблизилась к Нессе и шепотом, хотя никого, кроме их двоих, в оранжерее не было, внушительно растягивая слова, произнесла: — А женщина та от другого-то забеременела! Вот позор-то какой... Ну не хочешь жить с человеком, зачем хлеб его ешь, слабостью его пользуешься. Разве настоящие женщины так делают? Нет, только беспутные, блудливые. Ну и уйди к тому, кого любишь. Вот беда-то какая. И что с ребенком будет, когда родится, если и тот, другой, не признает...

Ванесса стояла у гигантского кактуса, который наконец только утром зацвел красным. Где-то она слышала, что такие кактусы распускаются раз в сто лет. Ждать сто лет, чтобы родить в душной городской теплице цветочного магазина при двух свидетельницах, каждая из которых несчастна по-своему.

Голова у Нессы закружилась, стало невыносимо душно. Так, значит, вот кто она — беспутная блудница... И эта беспощадная характеристика, данная простой, посторонней женщиной вроде бы и не ей, кому-то другому, но так к ней подходящая, упраздняла вмиг раздирающие конфликты души, обращая их трагичность в низкое лицедейство. Не пара она Артуру, не сравниться ей никогда с его благородством и милостью, так зачем и играть в невинность. Ведь со дня выписки, они даже ни разу откровенно не поговорили: ни он, ни она не осмелились выплеснуть отравленные воды наружу. Секрет, жуткий секрет хранили между собой, как хрупкую капсулу с ядом: не разбить бы, не пролить на внешне благополучное их супружество. «К тому же он не знает всей правды, — уже дрожа, как в лихорадке, подумала Несса. — Он не знает, что — не его ребенок. Андрея ребенок. И это когда-нибудь выяснится. Не может не выясниться, и что тогда?». Она попятилась и прислонилась к стене, чтобы не упасть.

— Миссис Файнс, вам дурно? — забеспокоилась Нора. — Вы так побледнели... Вам нездоровится? Вот, присядьте...

— Спасибо, ничего, Нора, я выйду на воздух.

— Конечно, конечно, я провожу вас, дорогая. Это, скорее всего, на погоду. К вечеру передали бурю, а завтра — дождь с переходом в снег. Что творится на белом свете? Когда это в ноябре в Нью-Йорке выпадал снег?

Ванесса вышла на улицу и глубоко вдохнула. «Беспутная блудница... Не хочешь жить с человеком, зачем хлеб его ешь, слабостью его пользуешься... Ну и уйди к тому, кого любишь...».