Бремя колокольчиков (СИ)

   -  Ну... - покраснела послушница, - сами увидите... Там из дырки, если неаккуратно сходить, может много выплеснуться...

   -  И что? У вас один туалет в монастыре? Вы... сами сюда ходите?

   -  Да, все сёстры. Это ддя смирения полезно...

   -  А матушка Домна... туда тоже ходит?

   -  Нет, что вы! У неё отдельный. Вон, под замком.

Сходив аккуратно в туалет и видя, что время аудиенции с игуменьей ещё не настало, отец Глеб решил заглянуть в книжную лавку. Первое, что он там увидел было объявление: «Чтение книг митрополита Антония (Блума) не рекомендуется старцами!»

Ватная энер гия

Вспомнишь ли ты мое имя,

Если встретимся на небесах?

Будет ли всё, как было,

Если встретимся на небесах?

Eric Clapton^[169], «Tears in heaven».

- Батюшка, пора уже на Честнейшую кадить^[170]! - настойчиво звала отца Глеба пожилая монахиня-алтарница^[171]. Он же как-то всё не слышал.

На длинных монастырских вечерних службах, длящихся под праздник до пяти часов, отец Глеб раньше частенько зачитывался своими книжками, которые приносил с собой в алтарь.

Однажды алтарница по благословению матери-игуменьи Домны утащила книгу отца Глеба по библеистике^{[172] [173]}. Игуменья, полистав книгу, заключила, что книга еретическая, и отправила её вместе с докладной на священника в епархию.

На следующий день во время службы отец Глеб разразился проповедью о

183

воровстве, пересказав, древнюю патериковую историю о том, что единственный грех, за который из монастыря изгоняли - было воровство или крысятничество, так буквально выразился батюшка, глядя прямо на игуменью.

Мать Домна терпеть не стала и перебила проповедь отца Глеба своей гневной речью, в которой заявила, что алтарь оскверняется еретической литературой, и что её обязанность перед Богом защитить святыню, и, вообще, в епархии разберутся...

Епископу уже надоели бесконечные жалобы на отца Глеба, но и к игуменье он относился более чем прохладно. А кроме того, он и сам в молодые годы любил почитать всякое такое и помечтать о литургической реформе.

Решение владыки было, как он сам считал, соломоновым. Глеба он вызвал, объявил, что тот в лучшем случае навсегда останется служить в женском монастыре, если не научится сдерживать себя на проповеди и вообще в разговорах, пожурил за неуместное чтение и повелел в алтаре больше этим не заниматься, дабы не наводить смуту. Игуменье же владыка сказал, что менять отца Глеба не на кого, а что сама она не должна лезть за иконостас и выяснять, чем там священник в алтаре занимается.

С тех пор отец Глеб книжек в алтарь не носил, а в этот раз чуть не пропустил каждение, потому что на этот раз погрузился в свои мысли и воспоминания.

Началось с того, что всплыла вдруг в памяти фраза ватная энергия. Эти два слова когда-то глубоко запали в душу отца Глеба, заставили его многое переосмыслить, и направили всю его внутреннюю жизнь в ту сторону, в которую она и движется уже лет пятнадцать как.

Тогда, только вернувшись с деревенского прихода в Москву, отец Глеб встретился со старым хипповым приятелем, Димой Дикобразом. Тот по- прежнему жил свободным художником: то из дерева мастерил, то какие-то редкие камни искал, то уезжал куда-то в глушь на полгода.

От Димы совсем недавно сбежала жена с двумя детьми - не смогла выдержать нищеты и вечных дикобразовых приколов. Ей давно уже хотелось спокойной и размеренной жизни, да и к вере она обратилась, а Димка был совершенно поперёк всему этому. Отец Глеб считал своим долгом, как друг и пастырь, помочь Дикобразу спасти семью.

Август выдался прохладным. Они прогуливались по старинной липовой алее пустынного парка. Отец Глеб чувствовал, что может поговорить об этом с Димой прямо, да с ним вообще всегда и обо всём можно было разговаривать по-простому, без затей и особо не церемонясь.

   -  Пойми, Лиза же вся в детях, и ей тяжело, а ты постоянно находишься в своём таком романтическом, но... как бы... искусственном мире, в том, что было в молодости... Это всё хорошо и внутренне верно, но на этом не проживёшь всю жизнь. Вот православие даёт основу для настоящей любви, соединяющейся в любовь вечную с Богом, прости за высокий слог. Лиза это почувствовала и стала к этому тянуться.

   -  Знаешь, ты только не обижайся, но я у вас, у православных, вижу совсем другое. Где искренность, где любовь? Ты это вычитал из книжек. Да я и сам за Иисуса, понятно, но ведь в церкви совсем иное. И Лизка стала иной. Я не могу с такой женщиной жить. Для меня хуже и быть ничего не может, если я стану таким. Дети, ты говоришь? Согласен. Но, если я стану иным, что я смогу им дать?

   -  Ну мы ж всегда были иными! По сравнению с обычным советским человеком - уж точно! Просто православие даёт этой инаковости другое, более глубокое звучание.