Бремя Милосердия (СИ)

– Ты талантливый, Тэйсе. Хоть и совсем не похож на меня. Может быть, тебе стоит пойти учиться на илипмейкера? Прости, пожалуйста, что я сорвался и назвал твою игру блажью. Должно быть, ты очень обиделся на меня. Прости.

Сны мучительны. Они вскрывают вены и рвут на части. Оказывается, это очень большая ответственность, для некоторых непосильная – спать и видеть сны.

Морис поднялся, дошёл до туалета, бросил полимерный браслет в унитаз и нажал на спуск.

Он выскочил на холодную, тёмную улицу. Как хотелось пнуть что-нибудь ногой! Но на улицах имперских городов не бывает мусора. Он пронёсся быстрым шагом несколько кварталов, завернул в узкую арку, попал в какой-то двор… Здесь никого не было, сюда не выходили окна. Тогда, изрыгая ругательства, он со всего размаху треснул по глухой стене и разбил руку в кровь.

40 Йат, Астаэвер, Вершина Мира

Ярко-фиолетовая трава влажно поблёскивает в тревожном, предсумеречном свете. Дорожка, вьющаяся между коренастыми деревьями, поднимается в гору. Узкие, резные листья деревьев – лиловые и багряные – слегка трепещут на холодном ветру. Вдалеке, там, куда, петляя среди пейзажа, взбирается дорожка, высится ашрам: белокаменная стена обители проглядывает сквозь багрянец листвы, над деревьями, взбирающимися по склону, уходят в далёкое небо тонкие башни. Самая высокая из них – Белая Игла, центральная башня святилища – царит высоко в небесах, едва видимая в дрожащей дымке. Вюду лежит иней: эта зима выдалась необычайно холодной на Вершине Мира, в Астаэвере. Теперь, накануне Долгой Ночи, ударили морозы, и лиловые листья серебрятся.

По дорожке, между фиолетово-багряных деревьев, идут двое.

Один – высокий, статный господин в чёрной сутане, с длинными, разбросанными по плечам белыми волосами. Его мраморно-бледное лицо, абсолютно неопределённого возраста, имеет тонкие, чеканные черты, доведённые до совершенства: оно нечеловечески, безупречно красиво. Голубые глаза с льдистым оттенком смотрят холодно, ясно и безмятежно. На груди его на длинной цепи сверкает орден – серебряная восьмиконечная звезда. На тонком пальце прижатой к груди руки, выглядывающей из безупречно ровных складок белоснежного старомодного манжета – перстень, в перстне – крупный чёрный обсидиан с отливом.

Его спутник на вид немолод – но не старик. Не так высок ростом, но шире в плечах. В чёрном костюме-тройке, руки в бархатных перчатках. Его внешность, в целом, куда менее экстравагантна, чем внешность господина в сутане. И только если приглядеться повнимательней, можно было бы заметить, что его ноги не приминают травы, кое-где лиловеющей на дороге, от его шагов не шелохнётся гравий. А ещё – то обстоятельство, что свет полыхающей закатной зари не создаёт ни малейшей тени за его спиной.

– Мой дорогой друг, брат и магистр, это полный провал! – Господин в костюме эксцентрично махнул полупрозрачной рукой. С ближнего дерева без ветра сорвался фиолетовый лист, красиво кружась, пролетел сквозь него и лёг позади на тропинку. – Твердолобые, склонные к саморазрушению, слепые, немые, бесчувственные, но хуже – глухие создания, которые…

– Ну-ну. Полегче, брат. Не помню, когда в последний раз вы были довольны людьми.

– До такой степени их безумие ещё не доходило… В этой антаве, – уточнил господин в костюме. – О необходимости информационного просвещения людей на общегосударственном уровне я говорил ещё давно, ещё предшественникам нынешних власть предержащих – с тех самых пор, когда человеческое общество заслужило честь называться информационным. Меня не слушали. Предшествующие поколения называли разговоры об информационной физике ненаучными. Но теперь! Нынешний министр сохранения мира прекрасно владеет темой. Я полагал – наивно, брат мой, наивно! – что ситуация с рефлектором заставит его наконец осознать необходимость ликвидации информационной безграмотности в обществе. И что же? Вместо этого он нашёл другое решение проблемы. Не новое, зато проверенное на эффективность всеми тоталитарными предшественниками. Цензура! Ограничение на информацию! Гениально.

– Возможно, это и сможет сдержать Ветер Меа… На какое-то время.

– Но взамен породит другой. Информационный процесс нельзя сдержать, невозможно ограничить, не получится игнорировать. Запрет на информацию, уничтожение носителей, притеснение последователей только сделает её более желанной – и её гравитация возрастёт.

– Вы бы лучше объяснили это тем, кто ныне стоит у власти, а не мне. Я-то хорошо знаю всё то, о чём вы говорите.