В один миг перед Лоннэ пронеслась вся его жизнь: вот он снова был мальчишкой, сидящим, скрестив ноги, на песке, среди детей, собравшихся вокруг общинного ведуна, который толковал им Веду… Прошли в мыслях все бесчисленные выходы в море, и короткая служба в порту, и даже один поход на барке двинэйских контрабандистов… Вспомнились все нечестивые ходки в море. Все молитвы, все клятвы… Все мечты о праведности, которые рушились в прах, как только вырисовывалось выгодное дельце, все минуты неловкого молчания, когда лихие подельщики позволяли себе оскорблять духов и богов…
Старый лоцман поднял глаза и встретил бездонно-синий взгляд.
Мёрэйн медленно сходил Сверху Вниз, и спутанная мешанина мыслеобразов, звенящая в сверкании Ти, потихоньку отступала, распадалась на голоса эгрегоров, голоса различных эпох и различных миров, на голоса отдельных людей. Наконец он облёкся тихим сумраком Сэйда, и реальность вокруг стала плотной, появились очертания вещей, а голоса разделились на дальние и ближние. Дальние стали неразличимы для слуха, ближние – голоса унов, морских духов, голоса ветра и голоса браконьеров с потерпевшей неподалёку крушение байдары – звучали отчётливо.
Поделом. Хоть Мастер Стражи и считает, что тратить столько энергии на запугивание браконьеров – глупость, Мёрэйн знал, что такие вещи куда действеннее, чем банальный арест и каторга. Он всегда позволял спастись одному из членов экипажа. Тому, кто, полумёртвый от ужаса, расскажет о случившемся на берегу.
Сумрак Сэйда рассеялся, и мягкие, текучие сэйдамы вещей растаяли в твёрдости линий материи. Мёрэйн сошёл в своё плотное тело, которое оставил на песчаном полу грота. Холодный, шелковистый песок. Воздух пахнет морской солью. Гул прибоя.
Он открыл глаза. Тёмные стены почти куполообразно сходятся к потолку, белый песок на полу повторяет рисунок, оставленный морскими волнами на отмели. Это одно из излюбленных тайных мест Мёрэйна. Здесь можно уединиться и предаться тишине. Здесь можно поработать спокойно и сосредоточенно.
Но сегодня было тревожно.
Видения. Видения терзали его разум – как никогда за последние три антавы10
, прошедшие с окончания Войны.Как всегда после перехода по уровням Меа, тело казалось немного чужим, а пять человеческих чувств, подавленные меарийскими, упорно не желали приходить в норму: песок был прохладным, но не настолько, насколько он должен быть в середине зимы, а дневной свет, падающий лучами сквозь щели в каменном потолке пещеры, сиял, наоборот, чересчур ярко – так, как его никогда не воспринимает человеческий глаз. Он вышел из грота на узкий скальный карниз. Белая скала под ногами отвесно обрывалась в море. Далеко внизу кипели волны, над отмелями с криком кружились морские птицы, бросаясь в воду. Внизу стлалось море, обнимая мыс, и там, где оно расходилось, направляя одну вереницу волн южнее, а другую – северней, кипели гигантские буруны: далеко в море простиралась знаменитая отмель смерти – Затерянные Острова. Зоркий глаз мог различить на грани видимости тёмную точку близ одного из рифов – обломки злосчастной браконьерской байдары.
Северней, по левую руку, раскинулась широкая бухта Сильвеарены, по ту сторону которой, резко очерченный на фоне идущего с севера штормового фронта, виднелся Мыс Благословенного. Низкое солнце горело в разорванных облаках, заливая тревожным светом базальтовые срезы стены Лиит, обрамляющей бухту. Здесь и там с утёсов, изрезавших край плато, срывались сверкающие ленты водопадов – то стремились в море реки, падающие из бесчисленных каньонов Ламби. Все их превосходил по мощи и красоте один, самый большой водопад в глубине широкой дуги залива, ровно посередине между двумя мысами. Этот водопад делил побережье на две части. Там, под водопадом, между чёрной стеной утёсов и морем, белокаменно раскинулась Сильвеарена. Последний, неверный луч солнца, пробившийся сквозь пылающий разрыв в тучах, вспыхнул на золотом шпиле храма Матери Мира. С такого расстояния город смотрелся маленьким, хрустальным, невесомым – словно игрушечный замок, пристроившийся меж двух отрогов, в дельте реки. Отсюда казалось, будто город стоит прямо у подножия водопада, купаясь в лучах переменчивых радуг, играющих на фоне скал.
В последнее время прибавилось работы. Воины Неприметной Стражи за общей трапезой рассказывали о лихих вещах: неприкасаемые задираются к честным людям, приезжие из Эрендера творят всякие непотребства, и за ними нужен глаз да глаз… Браконьеры совсем обнаглели. Эти молодчики, оказалось, не чтят ни богов, ни сакримы, святые дни месяца не помнят, и даже мертвеца обобрать не стеснялся никто, кроме одного старого лоцмана…
Мёрэйн обессилено уставился на панораму отмелей, и непослушная чёрная прядь упала на лицо, заслоняя глаза от скупого света в разрывах предштормовых облаков.