Моронка улыбнулась, положила длинную птеру ему на голову, и девять тонких, длинных, неимоверно гибких пятифаланговых пальцев погладили его волосы.
«Ну конечно, – вспомнил Мёрэйн. – Разве возможно, чтобы она не помнила чего-то, что говорил брат Альнара!»
Они надолго замолкли. Мёрэйн, откинув голову, глядел на лилово-красно-золотую долину Ены. Госпожа Имааро любовалась им, не скрывая этого: она хорошо знала, что невозможно скрыть такие вещи от меари. Знала она также и то, насколько ему привычно такое внимание. Гибкий черноволосый мальчик с глазами цвета морской лазури и чертами лица, будто созданными художником-идеалистом, он приковывает взгляды окружающих – и не замечает этого. Он отлично знает, что именно заставляет других любоваться им.
Их красота – не красота тела. Такая красота не даётся от рождения – только приобретается после того, как они убивают в себе тех, кем родились, чтобы стать теми, кем они себя создали, сотворили сами себя, сделав из человеческого «Я» такое «Я», которое живёт за пределами человеческого, «Я» совершенное, обтёсанное, выверенное и выстроенное, как храм – который не может быть ничем кроме как воплощением идеала. Их красота – не от крови, а от Серебра, заменившего им кровь. Их красота заставляет других влюбляться, восхищаться, испытывать эротическое влечение или религиозный экстаз. Все эти чувства настолько же знакомы и понятны им, насколько чужды. Они за гранью, далеко от таких вещей… Да – они, как он сказал, не совсем люди… Вернее, совсем не люди. Их не дано понять никому – полноценно разговаривать они могут только друг с другом. И даже друг для друга остаются загадкой – настолько они разные.
Мёрэйна касались летящие сквозь него обрывки эмоций подруги. Словно клочья рваных облаков, они проносились, затмевая ясность.
Госпожа Имааро вздрогнула и отвела взгляд.
Мёрэйн улыбнулся.
Моронка вскинула на него свои огромные, от природы подведённые чёрным, глаза.