Бремя Милосердия (СИ)

Сидя на своём вещмешке и обводя взглядом этот унылый пейзаж, Тэйсе осознал, что романтика походной жизни в рядах борцов за «Национальное Возрождение» уже не вдохновляет так, как вчера. Было холодно: костёр не горел, одежда отсырела. Было голодно: обед ещё и не начинали готовить. Тело разламывалось от усталости, ладони были сбиты в кровь. Кожа под одеждой чесалась, он чувствовал себя грязным настолько, как если бы не принимал душ несколько месяцев. Единственным решением этого вопроса была прорубь на реке неподалёку, но при мысли о ледяной воде бросало в дрожь.

– Гром! Вот ты где! – Окликнул его Большой Жёлудь. – Я тебя всюду ищу. Гляди, что принёс.

Тэйсе, в животе которого урчало, понадеялся, было, на что-нибудь съестное, но в руках у мальчишки оказалась папка с листами бумаги. Они были исписаны мелким, ровным почерком.

– Вот книга кагана, – сказал Большой Жёлудь. – Я с самого оригинала переписывал!

Тэйсе осторожно взял папку, прикинув её стоимость и мысленно присвистнув. Около сотни листов настоящей бумаги! Сделанной из древесины!.. Ничего себе. Это – целое состояние.

– Ну и ну, – сказал он наконец. – Рукопись! На бумаге!

– Конечно, – в голосе кашевара слышалась гордость. – Настоящая книга! Не то, что эта ерунда – мемокниги, которые публикуют в ТРИПе издательские порталы. Ничего, халок говорит, что скоро мы вернём былые времена, и все будут читать настоящие книги. Так и говорит: «глядите, сколько деревьев пропадает зря! Сколько бумаги можно было бы сделать!» Мы будем свои книги печатать, и нам не нужны будут никакие порталы имперцев.

– А что, нормального издания книги нет? – Спросил Тэйсе.

– Нету, – вздохнул кашевар. – Врагов у нас много, брат. Враги, они не дают нам пробиться.

– В смысле? Запретили, что ли, книгу издавать?! – Тэйсе изумился: вообще-то в Империи не могли запретить издание какой-либо литературы: запрет на выражение своего мнения был бы прямым нарушением принципа СЛС. А соблюдение принципа СЛС было главенствующим пунктом Декларации…

– Да нет, – досадливо махнул рукой Большой Жёлудь. – Запрещать-то они не запрещают… А вот издатели, эти подпевалы ламбитов, Чужих и прочих наших врагов, не хотят публиковать. Говорят – никто это не будет читать, на это нет спроса, поэтому мы не возьмёмся. Понимаешь? Смекаешь, как всё схвачено? Им выгодно пудрить людям мозги. Они не пропустят неугодную им литературу. Под предлогом того, что это не интересно людям в современном мире.

– Но в ТРИПе же можно выложить книгу на личном ресурсе, – пожал плечами Тэйсе.

– Конечно, можно, – уныло согласился Большой Жёлудь. – Но только кто посещает личные ресурсы? Кто о них вообще знает? Единицы! У нас, правда, есть друзья в Шаржане. Есть даже те, кто готов всерьёз поддержать кагана.

«Нацвозы!» – привычно подумал Тэйсе и тут же оборвал сам себя: «То есть, патриоты».

– Конечно, они работают над пропагандой, – продолжал кашевар. – Но их не очень-то слушают. Народ у нас зомбированный властью и правительством. Ладно. Ты читай. А то скоро ребята с охоты вернутся – начнётся тренировка.

– Тренировка?! – Тэйсе чувствовал себя так, что не был уверен в своей способности подняться сейчас на ноги.

– Конечно, – жизнерадостно кивнул Большой Жёлудь. – Потом обед, а после обеда ещё много работы: мы сворачиваем лагерь.

Несмотря ни на что, тренировка вызвала у Тэйсе бурю восторга. Заниматься под началом старших ребят было приятно: они не насмешничали, не принижали, наоборот, стремились ободрить и поддержать новичка. После тренировки Тэйсе принялся помогать кашевару с обедом.

– Большой Жёлудь, а почему ты – Большой Жёлудь? – Спросил он, мешая похлёбку.

– Да так… Сначала хотели назвать Маленьким Жёлудем, потому что я младше всех. Но Обрыга сказал, что это не звучит… Вот и прозвали Большим.

– А почему Жёлудь-то?

– А потому что я умею варить отличную похлёбку из желудей. Кстати, попробуй – солона ли.

– Так ведь зима же, – брякнул Тэйсе, поднося черпак ко рту.

Большой Жёлудь расхохотался.

– Не. Эта – из рыбы и овощных консервов. Ничего историчного, но всё же еда. Попробуешь похлёбку-то?

Тэйсе зажмурился, вдыхая запах варёной рыбы. Аппетит, нагулянный целым днём физических нагрузок на свежем воздухе, дал о себе знать: у него потекли слюнки. Он сунул ложку в рот, и зубы вонзились в разваренную мякоть. На один миг ярко, отчётливо в воображении предстал образ – вот он так же вонзает зубы в человеческое тело, а на него смотрит человечье лицо – знакомое, внимательное… Он почувствовал, было, позыв к рвоте, но голод оказался сильнее. В следующий миг всё прошло.

Рыба была свежая, утром из проруби, и было вкусно.

36 Йат, Анвер

Морис сидел в благоухающей тонкими ароматами лесного утра приёмной, рассеянно скользя взглядом по голографическим мемочувствительным обоям. На обоях раскинулась лесная прогалинка, заросшая высокой травой и дикими цветами. Этот вид был смутно знаком Морису: какое-то место из очень раннего детства, когда мать как-то летом отдыхала с ним за городом, снимала домик в глубинке Эстерлэнда. Он тогда ещё едва ходил…