Бремя тела

Бурласова посмотрела на Ксению своим пронизывающим до костей взглядом. Шутили, что она на самом деле наполовину киборг, и вместо одного глаза у нее рентгеновский аппарат, настроенный таким образом, чтобы показывать спрятанные в рукавах, рюкзаках и сумках бутылки с выпивкой.

— Смотрите у меня, алкаши малолетние! — погрозила Бурласова и, еще раз осмотрев своим критическим взглядом сумки и рюкзак Ксении, выдала ключ от комнаты. — Соседка твоя позавчера приехала, так вчера весь день бегали туда-сюда, за закуской и обратно. Сегодня, вон, не видать совсем, отоспаться, значит, не может.

Ксения медленно пошла наверх по лестнице совсем пустого, а, быть может, и банально спящего общежития. С трудом открыв дверь в комнату — ключ сначала никак не входил в скважину, а после стал проворачиваться — Ксения в полумраке разглядела знакомую картину. Задернутые наглухо шторы, разбросанные вещи, какую-то посуду на столе и мирно посапывающую Надю. Она не проснулась и не шелохнулась даже когда Ксения уже вошла в комнату, с грохотом бросила рюкзак на кровать, подвинула тумбочку и стул, начала разбирать вещи.

Сбегав в душевую, а затем и на кухню, Ксения посмотрела на часы — они показывали половину одиннадцатого. Без зазрения совести Ксения подошла к окну и раздвинула шторы. Комната стала похожа именно не на комнату, а на пыльный то ли подвал, то ли склад.

— Ты приехала и, конечно же, не убиралась тут? Можешь не отвечать, ясно не убиралась, смотри, какая везде пылища.

— Чего орешь? — спросонья прокряхтела Надя.

— Я не ору, а просто говорю.

— Это тебе так кажется, а на самом деле орешь. Думала, хоть посплю маленько, так ты приехала.

— Ты мне не рада? — улыбаясь, спросила Ксения, понимая, что Надя просто в своем репертуаре и ворчит не со зла, тем более что в мусорной корзине красовалась баночка из-под какого-то коктейля и пустая пивная бутылка. — А я думала, что гостей встречают хлебом и солью, чем-то вкусненьким.

Надя села на кровати и принялась взбивать подушку, напоминавшую что-то бесформенное и сморщенное. Ксения же сбегала за чистой тряпкой и наводила в комнате порядок. Смыв слой пыли со стола, шкафа и тумбочки, она разложила свои вещи так, как они лежали до отъезда. Ей нравился порядок, хотя к беспорядку она не имела никаких претензий и даже не думала высказывать Наде претензии по поводу того, в каком виде разложены ее вещи.

«Ну вот, Ксюша, живи и радуйся, все отлично», — подумала Ксения, но тут же поняла, что поспешила с выводами. Задребезжал поставленный на вибровызов мобильный телефон. Сообщение гласило: «Привет. Это Ксива. Слышал, что ты приехала. Увидимся!». У Ксении тут же закружилась голова, она присела, испуганно глядя на пятно под потолком. Не дожидаясь того момента, как оно начнет расти, Ксения удалила сообщение и постаралась о нем забыть.

— А ты ничего, загорелая, отдохнувшая, — заметила Надя. — Как на личном фронте? Может, нашла себе мальчика там, в своем Череповце?

— Да, отдохнула нормально, — Ксения вскипела и, дабы не поругаться с соседкой по комнате, собралась на кухню прополаскивать тряпку, чтобы протереть пол за кроватью. — Снова ты о мальчиках? Надя, прекрати! Не хочу об этом ничего слышать! Господи, сколько же можно объяснять, что не желаю слышать этих намеков! Это мое личное дело. Я же не спрашиваю, сколько ты тут за лето с Сашей и вообще чем и с кем занималась. Не говори ничего, помолчи, ничего не желаю слышать и знать!

IX

Учебный год для Ксении начался безумно. Утром первого сентября она чуть не проспала, потом больно оступилась на лестнице, столкнулась нос к носу с Ванькой Михельсоном и Мариной, которые, не стесняясь и не скрываясь, целовались у дверей пожарного выхода. Даже наоборот, услышав, что сзади кто-то спускается по лестнице, они стали целоваться по-особенному страстно, а Михельсон залез Марине под юбку своими короткими пухленькими ручками. Марина была одета по-праздничному: белая мужская сорочка с закатанными рукавами, до неприличия короткая — не только по меркам Ксении — черная юбка, красные ажурные чулки и гады — огромные высокие ботинки на шнуровке, какие носят обычно солдаты, строители и панки. Ксении показалось, что Марина вот-вот повернется к ней и пальцем с накрашенным черным лаком длинным ногтем покажет на нее, произнеся: «Полюбуйся, Ванечка, вон девственница идет».

Невдалеке от остановки автобус, поворачивая, поцарапал какую-то машину, перегородив при этом дорогу. Образовалась огромная пробка, которая вряд ли разрешилась бы через полчаса или даже через час. Ксения шла пешком, как и все остальные. Обогнать шедших впереди было нереально — это была колонна: спешащие родители, дети с портфелями и цветами, бабушки и дедушки, решившие поглазеть, насколько сильно первое сентября нынче отличается от того, что было при Никите Сергеевиче и Леониде Ильиче.