Бремя власти: Перекрестки истории

Но это правосудие императора, воистину слепое, преследование правых и виноватых, карало без разбора, было своевольно и ужасно, ежеминутно грозило генералам, офицерам, армии, гражданским чиновникам и в результате вызывало глухую ненависть к человеку, заставлявшему всех трепетать и державшему их в постоянном страхе за свою судьбу. Таким образом, заговор можно было назвать всеобщим: высшая аристократия, дворянство, гвардия и армия, среднее сословие, ремесленники, словом, все население столицы, а также помещики, чиновники и купечество – все трепетали, все чувствовали невыносимый гнет его жестокого самовластия и утомились под влиянием страха» [54;219].

Это всеобщее «утомление» кажется теперь, спустя столетия, несколько преувеличенным. Тот, кто давал себе труд вникнуть в особенности характера императора, честно исполнял службу и не знал за собой никакого греха, Павла нисколько не боялся и говорил с ним прямо и смело, как, например, тот же Николай Саблуков или Август Коцебу: «Множество мелочных распоряжений, которые он с упрямством и жестокостью сохранял в силе, лишили его уважения тех, которые не понимали ни великих его качеств, ни твердости и справедливости его характера. То были большей частью меры, не имевшие никакого влияния на благоденствие подданных, собственно говоря, одни только стеснения в привычках; и их следовало бы переносить без ропота, как дети переносят странности отца. Но таковы люди: если бы Павел в несправедливых войнах пожертвовал жизнью нескольких тысяч людей, его бы превозносили, между тем как запрещение носить круглые шляпы и отложные воротники на платьях возбудило против него всеобщую ненависть» [54;295].

Павел, подозрительный по натуре, не мог не чувствовать опасности, но Пален умело отводил его подозрения, не стесняясь прибегать к прямой лжи и обману. Ощущая постоянно всеобщее недовольство, находя измену там, где ее и не бывало, Павел становился все более нервным, резким и эксцентричным. [157]

Профессор Эпинус, знавший Павла еще ребенком, говорил: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке. Порвется эта ниточка, и тут конец уму и рассудку» [15;212]. К началу 1801 года «машинка» работает на пределе возможностей.

«Рука предательства»

Заговор созрел еще в 1800 году. В числе организаторов, кроме Палена, современники называют Осипа Михайловича Де Рибаса [158]и графа Никиту Петровича Панина – племянника Никиты Ивановича Панина, воспитателя Павла. [159]Вряд ли возможно сейчас, по прошествии времени, установить, кто именно первым огласил идею устранения Павла, – опыт предыдущих дворцовых переворотов давал богатую пищу для размышлений и планов.

Адам Чарторыйский следующим образом характеризует инициаторов заговора: Панин и Пален «были, несомненно, в то время наиболее выдающимися и способными людьми в империи, среди правительства и двора. Они были, несомненно, дальновиднее и умнее всех остальных членов совета Павла, в состав которого они оба входили.

Они сговорились между собою и решили привлечь на свою сторону Александра. Как люди благоразумные и осторожные, они поняли, что прежде всего им необходимо заручиться согласием наследника престола и что без его одобрения такое опасное предприятие, в случае неудачи, может окончиться для них крайне плачевно.

Будь на их месте люди молодые, увлекающиеся и преданные делу, они непременно бы поступили иначе: не вмешивая в такое дело сына, где вопрос идет о низвержении отца, они пошли бы на смерть, пожертвовав собою ради спасения отечества, дабы избавить будущего государя от всякого участия в перевороте. Но такой образ действий был почти немыслим и требовал от заговорщиков или беззаветной отваги, или античной доблести, на что едва ли были способны деятели этой эпохи» [54;216].

В 1800 году О. М. Де Рибас умер, а Н. П. Панин был выслан из Петербурга. Таким образом, главной фигурой стал Пален. Как считали современники событий, с Паленом во главе революция была легка – без него почти невозможна.

Он держал в своих руках все нити и до самого последнего момента практически никого не посвящал в свои планы. Это было поведение хитрого и благоразумного человека, так как положиться ему было не на кого: «Офицеров очень легко было склонить к перемене царствования, – пишет Ланжерон, – но требовалось сделать очень щекотливый, очень затруднительный выбор из числа 300 молодых ветреников и кутил, буйных, легкомысленных и несдержанных; существовал риск, что заговор будет разглашен или, по крайней мере, заподозрен, как это и случилось в действительности, что и заставило ускорить момент катастрофы…» [54;133–134].

В драме Мережковского названы практически все известные участники событий 11 марта. Это – Платон, Николай и Валериан Зубовы, Ф. П. Уваров, П. А. Талызин, офицеры Л. И. Депрерадович, В. М. Яшвиль, И. А. Аргамаков. [160]