Бремя власти: Перекрестки истории

Сам А. К. Толстой постепенно изменил свое отношение к Годунову, сумев преодолеть недоверие и неприязнь, так как осознал, что, «восходя к власти», Борис руководствовался прежде всего интересами государства, а не своими собственными.

Со смертью царя Федора династия Рюриковичей прервалась, и преемник был необходим. Идея о наследственном характере власти не была оформлена законодательно, но она была традиционно сильна и довлела сознанию и царствующих особ, и их подданных: согласно понятиям того времени, наследовать престол должен был человек самого древнего и знатного рода.

Борис Годунов выдвинулся не по знатности рода, а исключительно благодаря личным качествам: практичному уму, деловой сметке, богатым дарованиям – благодаря той харизме, которая и способствует «выдвижению во власть». Все понимали, что только он один может управлять государством – фактически он и управлял еще при Федоре Ивановиче. Как ни были родовиты Шуйские, Мстиславские и Голицыны – к управлению они способны не были. Вопреки традициям, Борис был призван на царство. Можно говорить, что он ловко и умело добивался этого – и получил в конце концов вожделенную власть. В последней части трилогии замысел А. К. Толстого раскрывается полностью – драма, которая начинается венчанием Бориса на царство, представляет собой гигантское падение, оканчивающееся смертью Бориса, который понимает, что его преступление было ошибкой:

От зла лишь зло родится – все едино:
Себе ль мы им служить хотим иль царству —
Оно ни нам, ни царству впрок нейдет.

Но если мы предположим, что Борис все же не виновен в смерти царевича, то можно сказать – его возвышение произошло волею судьбы, стечением обстоятельств, при которых даровитый и талантливый человек вынужден был взять на себя ответственность в безвыходной ситуации и исполнять свой долг перед людьми и Богом так, как он его понимал.

Но в том-то и беда харизматического лидера, что ему постоянно приходится, говоря современным языком, «работать на имидж» – заботиться о поддержании своего авторитета, своей успешности, ибо любая его неудача как руководителя, любой промах или случайная ошибка заставляют подданных сомневаться в руководителе, а долгая полоса неудач может привести к утрате харизматического авторитета, что и произошло с Борисом Годуновым. Правда, следует признать, что авторитет Годунова был поколеблен в значительной степени уже после его смерти для оправдания всех последующих событий и перипетий борьбы за царский престол.

Могут ли преступные средства быть оправданы высокой целью? – эту вечную проблему пытается решить и Д. С. Мережковский в пьесе «Павел I». Именно правление Павла со всей яркостью показало опасность самодержавия, обладающего абсолютной властью и над собой не имеющего никакого контроля – ни конституционного, ни божественного, когда самые благие устремления самодержца приводили к удручающим последствиям в обществе.

Д. С. Мережковский, опираясь на изданные к тому времени мемуары современников трагических событий (большинство которых имело своим источником рассказы заговорщиков, желавших оправдать себя перед историей), в своей пьесе усугубил мрак павловского царствования, отринув то доброе начало, которое все же присутствовало в императоре. Павел в драме Мережковского – некий облеченный властью автомат, с «машинкой» в голове, висящей на тоненькой ниточке. Стоит ниточке порваться – и конец. Фантасмагорическое царствование завершается трагедией. Воздействие драмы Мережковского было столь сильно, что его концепция стала традиционной и нашла свое отражение в произведениях многих последующих литераторов (например, «Подпоручик Киже» Ю. Тынянова).

Император Павел представляет собой яркий пример человека с завышенной самооценкой: он переоценивал свои способности главы государства и политика, не замечая – да и не желая замечать! – реакции общества на свои действия. Правление его воспринималось обществом как бессмысленное, даже безумное [167]и опасное, тогда как он сам считал его продуманным и целесообразным. Обижаясь на подданных, как на неразумных детей, он повторял ошибки и усугублял недовольство, продвигаясь прямой дорогой к гибели.

Хорошо помня о власти над народом, он забывал про ответственность перед Богом, руководствуясь в своих поступках прежде всего личной прихотью и произволом. И если главной связующей нитью между монархом и подданными является религиозное чувство, искренняя вера – причем вера одна и та же, то эту нить Павел разорвал сам, заигрывая с католицизмом. [168]