Брестский квартет

Вспомнилось, как с наганом в руке пробивал дорогу на один из последних отплывающих в Константинополь пароходов для раненого Вальтера. Двое солдатиков несли его, желтовато-бледного, на носилках вслед за Крутицыным. Кому-то пришлось дать в зубы, кого-то столкнуть с трапа в грязную ледяную воду. Но прорвались. На верхней палубе нашлось место. Тут же быстро простились. «Не дури, Сережа, поплыли со мной, – горячо шептал, ворочая воспаленными белками, Вальтер. – Под Берлином у меня имение, куча родственников… Не пропадем, дружище!» – «Нет, Петр, еще раз повторяю, не могу! У меня в Москве Маша осталась… И вообще, что я там буду делать, Петя?» – «Эх, ты! С тобой бесполезно спорить… Дундук ты, Сережа, дундук…» – улыбнулся сквозь слезы Вальтер. Тогда казалось, что прощаются навсегда. Теперь розовощекий, по-немецки сухопарый и почти совсем не изменившийся Петр Вальтер сидел перед ним собственной персоной и нервно курил сигарету за сигаретой.

– Фанатики… – повторил он и нервно дернул шеей.

– Фанатики, говоришь? Пусть… Но придет Гитлер, – продолжал, все более распаляясь, Крутицын, мешая русские и немецкие слова, – и, поверь мне, не будет России. Все иссушит арийский дух. Гитлер – националист, ему не нужна Великая Россия, ему лишь нужна Великая Германия. А Сталин… Он хотя бы государственник. Он, как Петр, Россию на дыбы вздернул. Индустриализацию провел. Страну худо-бедно к войне подготовил. И вообще, Сталин – это проходящее…

– Бред, Сережа, какой бред ты сейчас говоришь! Все вы тут большевистской пропагандой оболванены. И вообще, ты даже не представляешь, какая мощь направлена против Советов. Уж поверь мне, что будущее лето будет пожарче прошлого.

– Это ты, Петя, не понимаешь! Вы не с Советами, не со Сталиным воюете. Вы с Россией воюете. И война эта – уже вовсю народная! Надорветесь вы, как многие в этой стране, на этих просторах, уже надорвались!

Вальтер промолчал, затянулся папироской. Тихо спросил:

– Что ж вы так бездарно-то воюете, Сережа? Людишек не жалеете, на пулеметы, как скот, гоните?

Крутицын зло сощурился, поморщился, как от зубной боли, ответил резко:

– Кадров грамотных не хватает, кадров.

– Немудрено, когда русские боевые офицеры служат у Советов простыми старшинами, а недоучки ведут в бой полки. Отчего ж так невысоко у красных поднялся-то? Плохо служишь? – ядовитая усмешка на миг обезобразила лицо Вальтера.

– Служу, как могу! Да и ты, смотрю, тоже дальше капитана не пошел, – парировал заметно помрачневший Крутицын.

Вальтер как-то странно глянул и вдруг хохотнул весело:

– Да съездил тут по морде одному из штабных, вот и отправили на Восточный фронт с понижением. Ты чай-то пей! Не нарушай пищеварение, так сказать, а то вон как глазами-то засверкал – чисто мавр.

Вальтер снова замолчал. Встал, подошел к окну и нервно забарабанил пальцами по стеклу.

– Ну ладно… – сказал он наконец, словно подводя какую-то черту в своих раздумьях и, резко обернувшись, снял со спинки стула шинель. Быстро надел, опоясался ремнями с тяжелой кожаной кобурой, нахлобучил фуражку с черными наушами. Зачем-то сгреб со стола документы Крутицына и спрятал их во внутренний карман шинели. – Хорошо. Пошли, – бросил он с наслаждением допивающему чай поручику.

– Вылитый фриц, а ведь был когда-то русским офицером, – грустно усмехнулся тот, поднимаясь.

– Хорошо, – повторил Вальтер, вынимая из кобуры пистолет. И затем громко, видимо, для сидящих в другой комнате, добавил: – Я сам это сделаю! По дружбе, так сказать. Иди вперед, Сережа…

Вышли в соседнюю, ведущую в сени комнату. Увидев капитана, тут же вскочили, вытянулись во фрунт офицеры.

– Не надо. Я сам, – бросил Вальтер одному из подчиненных, когда тот двинулся было вслед за ними по скользким, обледенелым ступеням. – Клаус, почему не очищены ступени?

Вышли во двор, на улицу. Сильно мело. «Значит, минут через тридцать, максимум час меня полностью занесет… И по всему выходит, лежать мне непогребенным до самой весны, когда обнажится земля с молодой травкой и на ней мои косточки с кусками истлевшей формы. Хотя Вальтер по старой-то дружбе мог бы и распорядиться…» – подумал Крутицын, ловя ртом крупные снежинки и мгновенно вспоминая, что так же, каких-то два часа назад, делал зарезанный немцами Брестский.

Они не торопясь проследовали мимо приткнувшихся у плетней бронетранспортеров, полностью залепленных снегом грузовиков, пока не оказались за околицей. Метрах в ста от деревни стучал на ветру заледенелыми ветвями лес – черный, неприветливый, загадочный.

– Стой! – скомандовал Вальтер и снял пистолет с предохранителя.

«Вот и все, – подумал Крутицын. – Надо бы обернуться. Нельзя спиной к смерти, нельзя. Маша, прости, родная!..»

– Беги! – вдруг торопливо заговорил Вальтер. – Слышишь? Бе-ги! Это все, что я могу для тебя сделать. Если только свои же тебя не пристрелят. Погоди… – Крутицын, еще не веря в свое чудесное спасение, быстро обернулся.

Вальтер стоял как-то сгорбившись, опустив пистолет. В другой руке он держал документы Крутицына.