Брестский квартет

Обмякшего поручика поволокли куда-то прочь по заставленному мешками проходу, пока наконец не втолкнули в наполненный колесным грохотом тамбур с тускло горящей под потолком лампочкой. Там, не давая опомниться, Крутицыну несколько раз саданули поддых, а потом заломили назад руки, да так, что в плечевых суставах что-то хрустнуло.

– Ну что, фраерок, предупрежал я тебя, а? – прошипел над ухом поручика знакомый уже голос. Перед ним, нехорошо осклабившись, стоял с ножом плосколицый. Двое его подельников держали Крутицина сзади. «Это конец, – подумал он. – И рыпнуться даже не успеешь. Короткий удар лезвием под ребро и полетишь ты, Сережа, дохлым под откос». Но не собственная смерть сейчас страшила Крутицына, а судьба остающейся один на один с уголовниками жены. От ощущения собственного бессилия он готов был завыть. Как нелепо, как страшно заканчивалась жизнь.

– Мужики, что вы, в самом деле? Давайте поговорим. По-хорошему. Как люди, – стараясь сохранять спокойствие прохрипел дуреющий от боли поручик, чувствуя, что держат его крепко и так просто из этих рук ему не вырваться.

– Прости, фраерок: поздновато по-хорошему-то. Я ведь жизнь твою вместе с бабой твоей на кон поставил. И проиграл. Вот ему, – кивнул он на тяжело дыщащего справа громилу. – А должок, сам понимаешь, платежом красен. А баба у тебя знатная. Сисястая. Такую маять одно удо…

Каким-то чудом извернувшись, поручик достал сапогом плосколицего, и, прежде чем страшный удар по голове вверг Крутицына во мрак беспамятства, успел услышать его сдавленный полный боли и ярости крик: «Кончай его, падлу! Кончай!..»

А потом был какой-то черный бесконечнй туннель, куда поручик падал, раскручиваясь все сильнее и сильнее…

– Сереженька, миленький, очнись!.. Сереженька! – услышал он над собой вдруг прорвавшийся из небытия дрожащий, полный слез голос жены и почувствовал, как нежные ладони гладят его по лицу.

Чей-то сочный, гремящий рядом басок властно спрашивал у кого-то:

– Товарищ, когда ближайшая станция?

И этот кто-то, видимо проводник, испуганным голосом отвечал:

– Узловая. Минут через десять – пятнадцать будет…

– Ступин, распорядишься на станции, чтобы сгрузили трупы, да позвони в местное ЧК по поводу задержанного. И глаз с него не спускай, пока на станцию не прибудем!

– Есть, товарищ Вострокнутов! – отвечал сочному баску кто-то третий.

Тусклая лампочка под потолком показалась поручику ослепительной. Рядом с лампочкой белело заплаканное и такое родное лицо Маши. Сильно ныл затылок и чьи-то сапоги больно упирались Крутицыну в бок. Чуть повернув голову, увидел он распростертое рядом тело, с задранным кверху небритым подбородком. А за ним, у наружной двери, уставившись на поручика остекленевшими полуприкрытыми глазами, сидел, безвольно раскинув ноги, неживой уже плосоклицый и изо рта его стекала черная струйка.

– Маша… Как ты? С тобой все в порядке? – спросил ничего не понимающий, еле ворочающий языком поручик.

– Слава богу, живой!.. – облегченно выдохнула Маша.

– Очнулся? Ну вот и хорошо, – произнес все тот же сочный басок. – Вовремя мы успели. А ну-ка, товарищ, помогите поднять гражданина потерпевшего…

Проводник и обладатель сочного баса – им оказался плечистый бородач в кожанке и заляпанных грязью сапогах, – помогли поручику встать. Тамбур сразу же накренился и пол стал уходить из-под вдруг ослабевших ног, но поручика поддержали и осторожно повели внутрь вагона. В проводницком закутке, заметил краем глаза Крутицын, лежали лицом вниз и жалобно постанывали еще два уголовника со связанными за спиной руками. Над ними сидел молодой человек в перетянутом портупеей демисезонном пальто и деревянной кобурой на боку.

Потом мимо нетвердо ступающего, ведомого под руки поручика, прежде чем он очутился в своем купе, пропыло несколько десятков сонных, испуганных, любопытствующих лиц. Кажется, не спал весь взбудораженный произошедшим вагон. Бородача сразу же забросали вопросами:

– Господи, что случилось?

– Почему стреляли?

– Говорят, в поезде бандиты?..

– Все в порядке, граждане, все в порядке. Продолжайте отдыхать, – отвечал на все вопросы человек в кожанке и строго покрикивал на зазевавшихся пассажиров. – Ноги, ноги с прохода убери! И мешки тоже. Дайте пройти потерпевшему.

Наконец Крутицына довели и посадили на его место. Взоры всех находящихся в купе и стоящих в проходе зевак сразу же обратились на него. В глазах женщин теперь сквозило живое участие, а покладистый старичок, показав глазами на человека в кожанке, сказал:

– Спасибо товарищу! Если бы не он, порешили бы они вас.

Тут только Крутицын обратил внимание, что полка напротив пуста.

– Да ладно, отец. ЧК ведь не только контру к стенке умеет ставить, но и граждан своих защищать, – махнул рукой бородач и, обращаясь к Крутицыну и устроившейся рядом с мужем Маше, добавил: – Ничего, товарищи, дайте срок, мы и в поездах порядок наведем. Разделаемся со всякой швалью, как разделались с белогвардейской сволочью…