Бриганты

Моих арбалетчиков поселили на втором этаже левого крыла, в одной огромной спальне, в которой стояли в четыре ряда длинные двухъярусные нары, застеленные соломой. Хайнрицу Дермонду и трем моим оруженосцам выделили четырехместную келью в том же крыле, а меня поселили отдельно, в центральном крыле, неподалеку от кельи аббата Эктора — рыхлого пятидесятипятилетнего мужчины, которому большая лысина давала возможность не выбривать тонзуру. Во время разговора он внимательно, неотрывно смотрел на собеседника подслеповатыми, слезящимися глазами и шевелил пухлыми губами, неестественно выпирающими вперед, потому что зубов не осталось, а ставшей великоватой коже надо же куда-то деваться. Говорил он, плямкая, очень невнятно. Мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к его речи и научиться понимать ее. Ряса у него была из тонкой шерсти, а под ней — шелковая рубаха. Аббат мылся каждый день, и от него всегда пахло ладаном. Мы проводили с ним много времени. Он расспрашивал меня о войне и записывал услышанное, вел что-то типа исторической хроники. Если в будущем мне попадутся его записи, почитаю, что он написал обо мне или с моих слов. Говорили с ним и о науке, литературе, особенно поэзии, которую аббат Эктор очень любил. Подозреваю, что в юности он грешил стихоплетством. Я тоже в бытность курсантом пописывал рифмованные «сатиры» на своих однокурсников. Текст состоял только из ненормативной лексики и предлогов. И как меня не убили за эти «шедевры»?!

— Ты слишком образован для рыцаря, — в первый же день сделал вывод аббат Эктор.

На такой случай у меня была запасена легенда, которую и выложил ему:

— Я был третьим сыном, поэтому меня, как заведено, готовили к духовной карьере. Отец нанимал для моего обучения двух ромейских учителей и одного венецианского. Но я не хотел быть священником. Попросил бога, чтобы помог мне стать воином. Бог услышал мои молитвы. Пришли турки, убили всю мою семью и захватили наш замок и наши земли. В один день я лишился всего, что имел, кроме коня, меча и кольчуги. Так я стал воином, но больше ничего и никогда не просил у бога, кроме прощения за грехи. Видимо, он не способен дать мало, а много может оказаться мне не по плечу.

— Надо быть готовым не только к божьей каре, но и к божьей милости, — согласился со мной аббат Эктор. — Судя по тому, что король наш приказал поселить тебя с отрядом в моем аббатстве, воином ты стал хорошим. Мне кажется, что и священник из тебя получился бы неплохой.

Я не стал разочаровывать приятного человека признанием в атеизме, произнес шутливо:

— Может быть, на старости лет король за ратные подвиги доверит мне аббатство. Только молить об этом не буду, а то получу целое епископство со всеми его хлопотами.

Некоторые сеньоры становились епископами. Службу за них отправляли каноники, а епископы вели вполне светскую жизнь, используя епископство, как феодальную вотчину, довольно доходную.

— Пути господни неисповедимы, — изрек аббат. — А епископство, действительно, очень хлопотное хозяйство. Тут с аббатством не знаешь, как управиться. Нам принадлежат двадцать семь поместий, в которых проживают две с половиной тысячи крестьянских семей. Приходится заботиться обо всех детях божьих.

Уверен, что крестьяне считают, что это они заботятся о монахах.

— А где вы храните временные излишки денег? — поинтересовался я. — У меня скопилось немного. Опасно возить всё с собой. Не дай бог попаду в плен — не на что будет выкупиться.

— Нам плен не грозит, поэтому храним в подвале. Можем и твои взять на хранение за небольшую плату. Но, вообще-то, выгоднее хранить у банкиров-христиан. Они дают небольшой процент, — ответил он. — Могу порекомендовать одного венецианца. Тебя ведь и самого зовут Венецианцем.

— К сожалению, я не венецианец, иначе бы давал деньги в рост, а не сражался, — сказал я. — Как его зовут, где живет?

— Контора у него на левом берегу возле Греевской площади. Спросишь Джакомо Градениго, — ответил аббат.