К моему удивлению, я был приглашен на свадьбу. Мало того, меня еще и посадили достаточно высоко, вместе с бурбонскими баронами. Слева от меня сидела Серафина, внебрачная дочь герцога. У нас с ней на двоих одна тарелка, серебряная и большая. Недвусмысленный намек. На Финнет, как называл ее отец, под туникой из темно-красной тонкой материи, изготовленной из английской шерсти во Флоренции и расшитой золотом в виде павлинов, была белая шелковая рубаха с глубоким декольте, открывавшим два белых полушария с голубоватыми прожилками. Видимо, груди специально приподняли и увеличили подкладками. Серафина поняла, что я разгадал маленькую хитрость, но не смутилась. Она двигалась к намеченной цели и была уверена, что цель никуда не денется. От подарка герцога посмеет отказаться разве что король, да и то не каждый. Мне показалось, что это был выбор не столько самого Людовика, хотя и ему наверняка нужен удачливый командир, сколько его внебрачной дочери Серафины. Я ведь ее освободитель и прочая лабуда. На самом деле девочка почувствовала, что у нас с ней будет хорошее потомство, и начала охоту.
Только глупый мужчина, в том числе и маньяк-насильник, думает, что это он охотится на женщин, и не подозревает, что сам является жертвой пассивной охоты. Побегал мимо — и попался. В двадцать первом веке меня забавляла борьба депутатов и чиновников с растлением несовершеннолетних. Дураков, привлеченных красивым цветком-хищником и утилизированных, еще и объявляли преступниками. Как это по-женски! Я бы посоветовал балбесам, которые ратуют за безопасность своих скромных и невинных несовершеннолетних дочерей, поговорить с ними о сексе. Узнали бы много нового. Девочка становится совершеннолетней, как только обретает способность забеременеть. У нее тут же включается инстинкт продолжения рода, по указаниям которого она и действует, соблазняя любого самца, оказавшегося в зоне поражения. Причем действует настолько ловко, что ее считают жертвой. Ей плевать на законы и наставления. Она в первую очередь обязана выполнить долг перед природой, а не перед задурманенным дурацкими идеями и идеалами обществом. Если не успеет, то ее перепрограммируют на ее беду и на беду этого самого общества. Народ, в котором женщины начинают рожать старыми, обречен на вымирание. Что и демонстрировала в начале двадцать первого века Западная Европа и Северная Америка, где первые роды в возрасте далеко за тридцать стали нормой. Через одно-два поколения и там, и там бледнолицые растворятся в желто— и чернолицых, которые не мешают девочкам выполнять свой долг и не обвиняют их жертв в растлении несовершеннолетних.
Свадебный пир проходит в большом парадном зале замка Бурбон-л’Аршамбо, который является резиденцией герцога. Это довольно внушительное сооружение, очень надежное и удобное для жизни. Людовик Бурбонский недавно перестроил его, расширив донжон и улучшив бытовые условия. Получилось что-то вроде дворца, к которому приделаны три высокие башни, две новые круглые и старая прямоугольная. В зале за четырьмя односторонними столами свободно посещаются сотни три гостей. Здесь собрался весь цвет Оверни и представители других территорий Франции. Лучшие гости сидят на помосте высотой с метр. Жених и невеста — на двойном кресле под синим балдахином, расшитым золотыми лилиями. Едят и пьют с золота, но руками, облаченными в лайковые перчатки. Невеста Анна примерно на год моложе Серафины, но выглядит старше. Может быть, из-за тяжелой одежды в четыре слоя, которую навешали на нее. Анна с трудом поворачивается и поднимает руки. В придачу, на голове у нее странный темно-синий убор с рожками, отогнутыми вбок, с которых, как два баннера, свисала до плеч белая кисея. Казалось, что лицо девушки в рамке, точно на фотографии. На мужа, который старше ее в два с половиной раза, смотрит с обожанием. Теперь она стала герцогиней.
Справа от Людовика Бурбонского занимает место его мать Изабелла. Видимо, старушка страдает близорукостью, потому что прищуривает глаза, когда смотрит в мою сторону. Серафина — ее воспитанница. Наверное, по выражению моего лица определяет, насколько хорошо внучка справляется с поставленной задачей. Я демонстративно отрезаю маленький кусочек говяжьего мяса от большого и немного пережаренного, положенного на нашу тарелку слугой, и придвигаю ножом к Серафине, предлагая отведать. Это один из способов ухаживать за дамой. Еще можно выискивать у нее на голове блох и вшей, как делают обезьяны, но это уже при более близких отношениях, после «подержаться за ручку» и перед поцелуями. Девушка берет мясо двумя пальчиками правой руки, облаченной в тонкую лайковую перчатку, у которой тыльная часть расшита красными, желтыми и зелеными нитками в виде георгина.
— Научи меня пользоваться этой штукой, — показывает Серафина на вилку.
Я отдаю ей вилку, показываю, как ей накалывать. Большого ума не надо, только опыт. Правой рукой у девушки получается хорошо, а вот левой — не очень.
— Ничего, научишься, — говорю я. — Как понимаю, времени на уроки у нас с тобой будет много.