Написал он ночью, и потому она знала, что утром ей позвонит Лестрейд. За семь недель три трупа: все трое молодые женщины, англичанки, проститутки, работающие в районе Брикстон, все трое удушены без следов сопротивления или сексуального насилия. Двоих первых убийца удушил их же шарфами, а затем бережно обернул их вокруг шей так, будто трупы могли замерзнуть; с третьей он зашел намного дальше — задушил её колготками, а затем очень осторожно надел черный тонкий капрон обратно ей на ноги. Всех троих бросил прямо посреди города, в нелюдных, но не заброшенных переулках. Всем троим посмертно причесал волосы и отстриг ногти, бережно сложил им руки в замок. Рядом с последней кто-то оставил розу.
Мелинда опустила взгляд на цветок в своей руке и ухмыльнулась. Ох уж эта банальная символика опасности прекрасного, колючести красоты — может, временами она и бывала импульсивной и недальновидной, но не настолько глупой, чтобы так легко попадаться в ловушку. Холмс выудила из кармана телефон. Игра пугала множеством своих переменных неизвестных, но была бесконечно увлекательной, и Холмс не хотела нарушать её правил.
Продолжая ухмыляться экрану телефона, она отбросила розу на постель Ватсона и пробилась в архив секретной службы. Её поисковый запрос был коротким: Мориарти. Реакция была мгновенной — мобильный зазвонил, едва она успела пролистнуть первый десяток отвечающих запросу ссылок. Джон Ватсон дернулся в кровати, резко выхваченный из сна громкой мелодией, зашевелился и засычал, напоровшись ногой на колючий стебель цветка. Он растер глаза ладонью и сонно оглянулся, а, заметив Холмс, снова дернулся и привстал на локтях.
— Какого черта Вы тут делаете?
Она сбросила входящий звонок и отправила телефон обратно в карман.
— Думаю.
— У вас есть своя комната, — напомнил Ватсон. — Подумайте там.
— Там Вы мне мешаете. Вы храпите, — ответила Мелинда и покосилась на его телефон на краю письменного стола, стоящего сразу рядом с кроватью. Брат задерживался — перевалило за пятнадцать секунд.
— А тут я Вам не мешаю?
Вместо ответа завибрировал его мобильный, и они одновременно на него посмотрели, но Мелинде не обязательно нужно было различать «Номер скрыт» на экране, чтобы знать — чей именно это был номер. Джон поднял руку и потянулся, и Холмс сказала:
— Он попросит передать мне трубку. Но не утруждайте себя выполнением этой просьбы — тем более, прозвучит она, скорее всего, как приказ. Лучше передайте ему, что, если хочет поговорить со мной, пусть…
***
— Оторвет свою задницу от ведомственного кресла и приедет.
Она стала на ноги просто на кровати, матрас прогнулся под её весом, и устало вздохнули крепления. Джон проследил за соседкой взглядом, пока она переступала через него и спрыгивала на пол, а затем взял со стола свой телефон. Номер звонившего не определился. Немного растерянный ото сна Джон не до конца понимал, что происходило, не сразу осознал, где находится, и до сих пор не был уверен, который час. В голове хаотично смешались отрывки сна и воспоминаний, во рту пересохло, почему-то саднило тупой болью в левой голени.
— Алло? — ответил Джон, садясь в постели. Мелинда протиснулась между коробками к двери и оглянулась.
— Передайте ей, — раздался из телефона зловеще холодный мужской голос, — что я уже здесь. Жду в гостиной, если это вообще можно назвать… комнатой. И, доктор Ватсон, Вы тоже спускайтесь. Очень хочу с Вами лично познакомиться.
Это было уже слишком. Джон выпустил телефон, тот упал ему на ногу и соскользнул в складку одеяла, а сам уронил лицо в ладони. Бессонная ночь, переезд, убитая женщина у «Каррис» и теперь это, что бы — кто бы — это ни было. Он уже сталкивался с этой мыслью сегодня, а потому, когда она снова возникла в его голове, кивнул: триста фунтов того не стоили. Не успел он и въехать в этот проклятый 221Б, как всё завертелось, лишая его почвы под ногами и сна. А во сне он отчаянно нуждался — ему предстояло выйти на своё первое ночное дежурство в приемное отделение больницы святого Варфоломея. Его единственным требованием к жилью была дешевизна, и вот теперь он расплачивался за свою неразборчивость.
Он столкнул одеяло и опустил ноги на пол. Холод голых досок впился в его босые стопы сотней острых игл, Ватсон поморщился — он уже и забыл, что такое осень в Англии. Его насквозь прошиб озноб. Джон резко встал, захлопнул окно, затем сдернул с кровати одеяло — под ним кроме его собственного телефона оказалась роза, от неё оторвалось два алых бархатистых лепестка — и укутался в него.
— Идём? — осведомился он у замершей в двери Холмс. Она окинула его горящим взглядом и ответила:
— А Вы мне положительно нравитесь.