Холмс задремала довольно рано относительно своего привычного графика — едва наступила полночь. Она ощущала небезопасную близость хорошо ей знакомого уныния. Обычно оно, разрушительное, уволакивающее её в вязкий наркотический плен, приходило во время затишья, но сейчас сопровождало ступор в проводимом расследовании.
Мелинда исчерпала все имевшиеся у неё способы сдвинуться с мертвой точки, но результат был одинаково нулевым. От Мориарти за неделю так и не пришло вестей, а так Холмс допустила, что слежки внутри самой квартиры без вносимых извне устройств — вроде телефона Майкрофта — не проводилось. Она тщательно поработала над имевшимся у неё снимком подозреваемого, максимально возможно очистила его от помех и детализировала, прогнала полученное фото по всем базам, распространила среди бездомных, мобилизованных на расследование, — и ничего. Она так долго и так внимательно всматривалась в нечеткое лицо на скриншоте, что то начало ей мерещиться повсюду и даже сниться, но с реальным человеком так и не соотносилось.
Это был безнадежный тупик. И Мелинда всё чаще косилась в сторону своей заначки.
Заново и заново прокручивая в голове всё, что она уже сделала, в напрасной попытке найти упущенный действенный способ, она распласталась на своей кровати и вскоре забылась неспокойным, удушливым сном.
Из него её резко выдернул телефонный звонок. Холмс открыла глаза и уставилась в темноту, чью непроглядность нарушало холодное свечение ожившего мобильного. Не глядя, нащупав его где-то рядом с собой на матрасе, она поднесла трубку к уху и хрипло ответила:
— Говори, Лестрейд.
Но из динамика вопреки предположению, сделанному ею на основе многолетнего опыта, донесся совершенно другой голос:
— Это Ватсон.
Мелинда раздосадовано выдохнула.
— Я сплю. Что-то важное?
— В такое время звонят, только чтобы сообщить что-то важное, — недовольно проскрипел Джон. Холмс закатила глаза этому его беспрестанному стремлению её поучать и отпустила телефон — тот упал на подушку — отдаляя и приглушая голос соседа.
— Ты поймал убийцу?
Запала короткая пауза замешательства, и когда Ватсон заговорил, тон его был ещё резче:
— Тебя беспокоит только это?
— Да.
Джон на обратном конце телефонной связи снова замолчал, доводя Холмс до острого желания сбросить вызов, если он немедленно не перейдет к сути и не даст ей уснуть.
— Черт бы тебя побрал, Мэл, — процедил он злобно. — Есть в тебе хоть что-то человеческое? Тебя хоть порой заботят люди, которым ты небезразлична?
— Это ты о себе?
— Это я о Далси.
Звучание её имени натянуло внутри Холмс струну настороженности. Она резко спохватилась в кровати, сев и напряженно выпрямившись. Взяла мобильный и с силой прижала к уху.
— Пятнадцать минут назад скорая доставила её в приемное отделение в Бартсе. На неё напали. Она в тяжелом состоянии.
Мелинда едва не зарычала обобщенной расплывчивости выбранных Ватсоном формулировок. Сотрясания воздуха вхолостую без практически применимой конкретики Мелинда не выносила. Тем более, когда Джону хватало докторской квалификации описать ситуацию достаточно точно.
Вместо деталей, которых Холмс ждала, Ватсон снова протяжно вздохнул и осведомился:
— Ты даже не спросишь, как она?
— Ты уже сказал — в тяжелом состоянии. Мне нужно её увидеть.
— Сейчас нельзя. Я готовлю её к операции.
— Сфотографируй её.
— Что?!
— Мне нужен общий план и её травмы по отдельности при хорошем освещении.
— Да иди ты к черту, чокнутая! — Вдруг взревел Ватсон, и Мелинда неосознанно дернулась в сторону от телефона. — Я тебе о том, что Далси едва жива, а ты…
— А я, — повысив голос, чтобы перекричать взбесившегося Джона, оборвала она. — Тебе о том, что сейчас ночь на вторник; Далси — проститутка, подходящая под типаж брикстонского душителя, а он голоден и зол. И если напал он, то я не могу за эту зацепку не ухватиться. Так что избавь меня от своего праведного гнева и пойди сделай фотографии.
И прежде, чем он успел бы возразить, Холмс сбросила вызов и, спешно отыскав номер Лестрейда, набрала его. Ей нужен был полицейский отчет о произошедшем. Слушая тянущиеся прямо ей в завертевшийся шестеренками мозг гудки, Мелинда сползла с кровати и принялась спешно одеваться.
***
Операция продлилась три часа, значительную часть которой заняло ожидание вызванного из дому пластического хирурга. У Далси был длинный разрыв по линии правой брови и несколько рваных ран на щеке, требующих деликатной работы лицевого специалиста. Сами по себе они опасности для жизни не представляли, а потому на них Ватсон не концентрировался. Его главной заботой было сильное размозжение тканей селезенки, перелом двух ребер, при котором два фрагмента полностью отделились от кости, и ушиб легкого. Удалив не поддающийся восстановлению фрагмент селезенки, ушив кровоточащие сосуды и сцепив скобами перелом, Джон ещё раз тщательно изучил результаты компьютерной томографии и, убедившись, что ничего не пропустил, передал Далси в руки недовольно бубнившего пластического хирурга.