Брикстонская петля (СИ)

Ватсон остановился у своего мотоцикла и заставил себя глубоко вдохнуть. Что это с ним происходило? Он не имел понятия. Всё соединилось воедино и взбурлило в нём обжигающей тревогой. В последний месяц он оказался зажатым между неумолимо сдвигающимися стенами пресса. С одной стороны новые обстоятельства — мирная жизнь в Лондоне, поиски себя в медицине, осколки собственного тела и сознания — в которых ему приходилось существовать; с другой — прежний мир, в который он хотел, но уже не мог вернуться, поскольку тот находился в Ираке до песчаной бури 7 августа. С третьей стороны его прижимало гадкое чувство вины перед теми, кого он не смог спасти во время атаки, и теми, кто остался продолжать нести службу, пока он сейчас катался на мотоцикле по мирным улицам. И в дополнение ко всему на него навалилась Мелинда Холмс, среда обитания которой одновременно была совершенно чуждой Джону и дарила ему какие-то знакомые нотки борьбы, уютные отголоски адреналина. Это поддразнивало его, распаляло его голод по ставшему за несколько лет привычным тонусу постоянной готовности, неустанного ожидания свиста пуль. Ватсон не гнался за этим самостоятельно, но охотно тянулся за Холмс внутрь её расследования каждый раз, когда она сама его звала. И ещё охотнее он потянулся за Холмс, когда та предложила ему своё тело.

И этим пятничным утром всё это давление достигло своей кульминации, стиснув Джона до детонирующего предела, за которым неизбежно последовал взрыв.

— Инспектор Лестрейд, слушаю.

— Грегори, это Джон Ватсон.

***

— Не представляю, о чем Вы, — ответил Деннехи. Его взгляд исподлобья острым металлическим отблеском буравил Холмс. Уголки его губ коротко дернулись вверх в довольном оскале и сразу опустились, возвращая лицу равнодушное выражение.

— Почему, Стивен? — продолжала Мелинда. Ей нужно было нащупать то, за что можно было больнее дернуть. У каждого имелся этот рычаг, вытягивающий наружу сокровенное, отменяющий осторожность, обнажающий эмоции, а так — дающий Холмс точную карту для дальнейших маневров. Многолетний интерес к психологии и психиатрии снабдил её неизменным алгоритмом выявления причин и катализаторов многих расстройств. История болезни Деннехи давала, за что ухватиться: — Это из-за мамы, правда?

Лицо Стивена растерянно, почти испуганно вытянулось, придавая его грубым мужским чертам детской обиды и непонимания. Его левая рука безотчетно дернулась вверх, большая ладонь замерла возле лица, пальцы не дотянулись до длинного бугристого шрама. Он забылся лишь на долю секунды прежде, чем одернул себя и снова насупился, но этого было достаточно.

— Уходите, — сухо процедил он.

Холмс мотнула головой.

— Все эти девушки — они были лишь жалкими копиями, верно? Но имели общую с мамой черту — по-настоящему, без притворства за деньги они были к тебе равнодушны. Мама куда больше любила яркие длинные ногти, короткие цветастые платья, выпивку и хахалей, чем маленького Стивена.

— Убирайся! — завопил Деннехи, и рыжая кошка, испугавшаяся резкой вспышки ярости в голосе, бросилась под диван, низко припав к полу и едва пролезая.

— Всё кончено, Стивен. Тебя арестуют и посадят.

— Ты не из полиции, — сказал бесцветно Деннехи, и в его уверенности, в полнейшем отсутствии каких-либо вопросительных интонаций или пугливого, сомневающегося движения глаз сквозило одним слишком хорошо знакомым Мелинде — и остающимся безнадежно пустым — именем.

— Верно, — кивнула она. — Он предупредил тебя обо мне. Но я работаю с полицией — этого он тебе не сказал? Как не сказал и того, что использовал тебя. Обещал, что поможет, что уничтожит все следы, что позаботится о том, чтобы на тебя не вышли — но вот я здесь. Похоже, он соврал. Как думаешь, зачем он на тебя вышел?

Деннехи вдруг вскинул голову и громко хохотнул.

— Ничего-то ты не знаешь, — сообщил он, склабясь.

— А сам-то ты знаешь много? — сменив отстраненный тон на колкий пронизывающий полушепот спросила Холмс. — О чем он тебе рассказывал? Говорил ли, зачем натравил тебя на Далси — последнюю девчонку, с которой ты так и не смог справиться? Объяснял ли, что попросту использует тебя для грязной работы?

Тонкая линия поджатых губ коротко нервно дернулась, ноздри раздулись, взгляд скользнул в пустоту пространства.

— Ты врёшь, — сказал Стивен Деннехи.

— Да неужели?

Медленно, но неизбежно она сталкивала его в нужную ей траекторию, ведущую прямиком к признанию, а вместе с тем наталкивалась на пока бесформенные и сложные к трактовке, но всё же следы активного присутствия Мориарти. Она не испытывала никаких напрасных иллюзий касательного объема информации о нём, которые могла выведать у Деннехи — ей было очевидным, что Стивену ничего действительно стоящего не было известно. А впрочем в полном вакууме хоть что-то даже искривленное и ошибочное уже было хоть какой-то отправной площадкой.