Сев за стол, Борштейн снова достал из стола портсигар и осторожно, как будто чего-то опасаясь, стал его рассматривать. Сомнений быть не могло — он столько раз видел эту вещь в руках тестя. Инициалы на монограмме из камешков не его — буквы «Z» и «B», но тесть сам говорил, что этот портсигар остался ему от отца или даже от деда. Натан Лазаревич открыл сначала одну крышку, высыпал на стол папиросы, потом заглянул в другое отделение, вынул несколько свернутых бумаг, разложил их на столе, и… то, что он прочел, заставило его подняться из-за стола, на цыпочках подойти к двери в кабинет и несколько раз повернуть торчащий в замке ключ.
Через час Борштейн вышел из квартиры, сел в дежуривший у парадной лестницы Делано-Бельвиль, назвав шоферу адрес: Гороховая улица, дом 64.
Адрес этот знала чуть не половина Петербурга; в этом доме проживал Старец.
Натан Лазаревич велел остановить автомобиль рядом с мостом через Фонтанку и прошел остаток пути пешком. Он знал, что перед домом Распутина всегда ошивается довольно-таки разношерстная публика: от аристократов и чиновников до проходимцев и нищих, но надеялся остаться неузнанным, ибо привело его к Старцу дело щекотливое, но поистине грандиозное — аж дух захватывало.
Скрыть свой визит Борштейну все же не удалось. Пробравшись к двери парадной и поднявшись по лестнице, Натан Лазаревич столкнулся с группой хватких молодцов в серых пиджаках, игравших на лестничной площадке в карты. Это были филеры, приставленные к Распутину, а они-то уж точно «срисовали» зятя покойного банкира и наверняка доложат начальству.
После вялых расспросов «кто» да «зачем» Борштейн нажал кнопку электрического звонка в двадцатой квартире на третьем этаже. Дверь открыла сурового вида женщина средних лет в глухом черном платье с собранными в пучок на затылке волосами. Впустив посетителя и заперев за ним дверь на цепочку, она, не говоря ни слова, ушла вглубь квартиры.
Жилище «Святого старца» на монашескую келью отнюдь не походило, хотя обставлена квартира была довольно скромно. К немалой досаде Борштейна в квартире было полно людей, почти все — женщины; было шумно: где-то громко разговаривали, слышался звон посуды, в какой-то из комнат играл граммофон.
Григорий Ефимович сидел на кухне напротив ведерного самовара и чинно хлебал из фарфорового блюдца чаек. Старец только что вернулся из бани, отчего на его раскрасневшемся лице застыло выражение ленивого блаженства, а прибранные на обе стороны волосы и расчесанная борода лоснились.
Борштейн робко поздоровался, запинаясь, напомнил Старцу о их мимолетной встрече на «Вилле Родэ» несколько дней назад и сбивчиво попросил помощи или совета в одном важном деле. Потом замолчал и, не зная, как себя дальше вести, стоял в проеме кухонных дверей, переминаясь с ноги на ногу. Распутин Натана Лазаревича, похоже, не узнал, да и вообще, видимо, плохо помнил подробности своего недавнего загула в известном кафешантане, но, что называется, марку старался держать.
— Пришел, стало быть, мил человек, — прищурившись, сказал Старец, пристально глянув на Борштейна. — А я тебя ждал… Знал, что придешь… Ну садись, чайку попей… Чай — травка божья — на пользу пойдет…
Тут же появилась впустившая Натана Лазаревича женщина; молча поставила на стол чашку на блюдце и снова ушла.
Натан Лазаревич покорно опустился на довольно грубо сколоченную скамейку и, взяв в руки невесомую чайную чашку из дорогого фарфора, стал пить, невольно подражая Распутину, шумно и с прихлебыванием. Старец молчал, ощупывая Борштейна колючими глазами, а тот, собравшись с духом, стал рассказывать. Сначала невнятно и запинаясь, потом довольно бойко изложил он то, с чем пришел к влиятельному мужику Натан Лазаревич.
На счет совета Борштейн слукавил — не нужен был ему совет; он уже сам придумал как провернуть аферу, да такую, что на всю жизнь должно хватить, и не на одну!.. Даже если львиную часть драгоценностей придется отдать этому пророку в плисовых штанах.
Рассказывая о своих планах Распутину, подробно, но в то же время не раскрывая до конца всей подноготной, Борштейн мысленно собой восхищался. Еще бы: он — младший сын скромного конторщика, удачно женившийся на дочери банкира, оказался прямо-таки баловнем фортуны, вытянувшим не один счастливый билет, а целых два!