Бриллиантовая пыль

Через пару дней лейтенант Волгин прохаживался по кабинету, скрипя начищенными до блеска сапогами, и довольная улыбочка помимо желания играла на его тонких, изящных губах. Что уж греха таить: до сего дня молодой следователь, прямо скажем, звезд с неба не хватал — перебивался расследованием мелких хищений военного имущества. Более серьезных дел начальство ему не поручало, оценивая его способности как довольно посредственные. Он и делом Витлицкого-то занялся по случаю: заболел его коллега-следователь. Теперь же Илья Сергеевич потирал руки от удовольствия. Еще бы — работает в органах без году неделя, а уже раскрыл такое преступление! Тут тебе и обманом пробравшийся в Красную армию классово чуждый элемент, укрывающий к тому же спрятанные буржуазией ценности, и антисоветский заговор, по заданию иностранной разведки… В общем любо-дорого посмотреть! Правда, в заговоре и в работе на западную разведку этот Витлицкий (он же — Борштейн) пока что не признается. «Ну ничего, — думал Волгин, — я его дожму. Одного своего подельника он уже сдал, а про остальных сегодня же расколется как миленький!»

В ожидании пока к нему приведут обвиняемого, следователь прокручивал в голове вопросы, которые он задаст, и придумывал все новые и новые уловки, чтобы «расколоть» лейтенанта. Волгин придвинул стул, на котором должен сидеть допрашиваемый, к самому столу и, как будто невзначай, положил напротив чистый лист бумаги и карандаш. С другой стороны стола он выложил напоказ папку с делом Витлицкого, предварительно напихав туда чистых листов бумаги, чтобы придать ей пухлый вид.

Пора было начинать допрос, но Витлицкого почему-то все не приводили. Волгин собрался уже крикнуть дежурного, чтобы тот узнал, где обвиняемый, но тут в коридоре застучали сапоги. Только это была не мерная поступь конвойного, ведущего арестованного с заведенными за спину руками, а дробный стук шагов бегущего по коридору человека. Дверь в кабинет распахнулась, и внутрь, тяжело дыша, ввалился грузный конвоир с выпученными глазами.

— Товарищ лейтенант! — заголосил он с порога. — У нас ЧП! Арестованный из восьмой камеры повесился!

— Что значит повесился? Отставить! Это же… не положено! — понес Волгин явную чушь. — Как это произошло? — наконец спросил лейтенант, с трудом взяв себя в руки.

— Я сегодня утром… парнишку из восьмой на допрос водил… — срывающимся голосом стал докладывать конвойный. — Все нормально было… А как привел я его, значит, назад… Ну парнишку этого… А этот там и висит! Исподнее разорвал, веревку сплел… Ну и повесился на решетке…

Волгин понемногу пришел в себя и успокоился.

— Свободен, — бросил он конвойному.

Тот с облегчением выдохнув, сделал «кругом» и чуть ли не выбежал из кабинета.

«Ладно, что ни делается — все к лучшему, — успокаивал сам себя молодой следователь. — Не выдержал преступник под тяжестью улик. Всякое ведь бывает… Может, у него нервы сдали… А то, что он повесился, — так я здесь ни при чем. Это же там, во внутренней тюрьме недосмотрели…»

Вдруг Волгину пришла в голову мысль, от которой его моментально бросило в жар. «А ведь теперь о буржуйских бриллиантах никто не узнает», — сообразил Илья Сергеевич. Голова лейтенанта закружилась, когда он вспомнил о том, сколько, со слов Витлицкого, стоили драгоценности, спрятанные покойным банкиром. Подойдя на цыпочках к лежащей на столе папке с делом Витлицкого, следователь аккуратно вынул оттуда протоколы допроса и стал поспешно их переписывать. Под конец он довольно похоже изобразил подписи обвиняемого, после чего засунул новые протоколы в папку.

Теперь в «деле» не осталось даже упоминаний о драгоценностях царской семьи. С этой минуты Волгин стал считать хозяином этого богатства себя. Единственное, что смущало молодого лейтенанта, — о ценностях знал некто Бродский Ефим Соломонович 1866 года рождения. «Хочешь не хочешь, а от этого Бродского придется избавиться, — констатировал Илья Сергеевич, — тем более что свидетель Колокольцев его видел и наверняка запомнил в лицо. В любом случае надо ехать в Ленинград, и как можно быстрее».

Судьба, однако, распорядилась иначе; в планы честолюбивого лейтенанта вмешались две войны: сначала Финская, а потом и Отечественная. Много чего пережил отправленный на фронт, чтобы вести там незримый бой, Волгин. Попав вместе со своим полком в окружение, он навсегда попрощался со службой в органах, а потом очутился на передовой, чудом остался жив, но войну все же окончил не на передовой — попал в госпиталь в сорок четвертом.