Бриллиантовая рука

Кеша все же нашел в себе силы подобраться к отплясы­вающему у микрофона в такт песне Семен Семенычу. Он долго и тщетно пытался стащить его с эстрады, но Горбун­ков, продолжая петь, упирался и даже в какой-то момент так сильно пнул друга носком ботинка в грудь, что тот повалился на пол и долго не мог подняться, смешно барахтая ногами и тем самым вызывая новые взрывы хохота в зале.

А нам все равно,

А нам все равно,

Станем мы храбрей

И как дважды-два

Устоим хоть раз,

 В самый жуткий час

Все напасти нам

Будут трын-трава!

Музыканты дружно затеяли веселый проигрыш, и Се­мен Семеныч вовсю пустился в пляс, далеко выбрасывая вперед ноги и все время натыкаясь ими на ошивавшегося у эстрады Кешу. Тот, словно мяч, подбитый ногой опытно­го футболиста, летал по залу, спотыкаясь и едва удержива­ясь на ногах. Он понимал, что и на этот раз дело было завалено, но его пьяный мозг не мог с этим смириться. Давая волю своему отчаянию, Кеша запихнул в рот два пальца и, набрав в легкие побольше воздуха, попытался свистнуть, чтобы помешать вдохновенному выступлению Семен Семеныча. Но свист не получился.

Разошедшийся вовсю Горбунков, уже раз двадцать по­вторивший припев, все никак не мог остановиться. Подско­чив к нему в последнем отчаянном порыве, Кеша с силой рванул на себя микрофон, увлекая за собой Семен Семены­ча. Сила инерции заставила их непослушные после выпи­того тела, сплетенные в нечаянном объятии, покатиться по залу сметая все на своем пути.

1. (Уважаемый читатель! Вы смотрели фильм «Веселые ребята»? Конечно же, смотрели! Так вот: все, что происхо­дило дальше, точь-в-точь повторило эпизод знаменитой драки музыкантов, занесенный в классику мирового кине­матографа...)

2. (Да и «Бриллиантовую руку» вы тоже, конечно же, смотрели, и не один раз. Так что чего уж тут сравнивать!..)

* * *

Два милиционера, доставившие Горбункова домой, с порога коротко кивнули заплаканной Наде и молча ушли. Надя с горечью взглянула на безжизненное тело мужа, растянувшееся поверх покрывала, и тяжело вздохнула. Наблюдавшая с самого начала за происходящим досужая Лидия Петровна сказала, разведя руки в стороны:

— Ну-с, придется принимать меры.

— Но... — попыталась что-то сказать Надя.

— А что делать? Пьянству — бой!

— Но... вы же знаете, Лидия Петровна, что...

— Я все знаю, дорогая моя! — Она многозначительно кивнула в сторону кровати.— Откуда у него деньги? Я знаю больше вас.

— Его товарищ пригласил. Получил премию...

— А по протоколу за одно зеркальное разбитое стекло ваш муж заплатил девяносто семь рублей восемнадцать копеек! Откуда у него такие деньги?!

— Не знаю...

— Вот именно, что не знаете.

Лидия Петровна многозначительно закатила глаза:

— После возвращения оттуда ваш муж стал другим. Я знаю, что с ним происходит!

— Что? — беспомощно спросила Надя, снова готовая разрыдаться.

— Тлетворное влияние Запада!

Лидия Петровна схватила стоявшую рядом на столике раскрытую коробочку со смеющимся чертиком и с негодо­ванием потрясла ею над головой. Чертик громко захохотал.

— Игрушки эти идиотские,— продолжала она.— Тряп­ки всякие разноцветные... А эта странная фраза: «Соба­ка — друг человека!» Странная, если не сказать больше...

Лидия Петровна снова кивнула в сторону спящего Горбункова:

— А что? — спросила с издевкой она и сразу же отве­тила самой себе: — Элементы сладкой жизни!

— Ну что вы, Лидия Петровна,— все еще безуспешно пыталась остановить ее Надя.— Может быть...

— И вы знаете, я не удивлюсь, если завтра выяснится, что ваш муж тайно посещает любовницу!

Надя в ужасе прикрыла лицо ладонями и тихо заплака­ла. Лидия Петровна гордо пошла к двери и, громко ею хлопнув, удалилась с полным сознанием исполненного долга, оставив несчастную Надю один на один с ее горем.

Постояв еще несколько минут в неподвижности и услы­шав, как внизу громко стукнула закрывавшаяся за Лидией Петровной дверь подъезда, Надя медленно и понуро подо­шла к краю кровати, на которой растянулся пьяный муж.

«Господи, что же это? — спрашивала она снова и снова.— Что с ним произошло после отпуска? Он так изме­нился... Ведь не пил никогда, а тут... И этот коньяк, с кото­рым я его накрыла тогда ночью после возвращения...»