Бриллиантовое ожерелье

В облике гостиницы «Художник» не было совершенно ничего художественного. Старое здание, выходившее окнами к морю, мрачное и суровое, и я сказала бы ещё — скучное.

Полотна художников, давшие гостинице название, висели в вестибюле и коридорах второго этажа, словно приготовленные на продажу. Заметно было, что заведение это довольно престижное, но в то же время возникало какое-то странное ощущение, будто за каждым креслом, картиной или статуей кто-то прячется, кто-то подглядывает за тобой.

Высокого роста, сутулый портье смотрел на нас из-за небольших очков с толстыми стёклами и двигался, как бы дёргаясь, словно кукла.

Похоже, ему не было никакого дела, почему мы интересуемся Ламбером, и он повторил нам примерно то же, что мы слышали в гостинице «Мир». Месье Жак Ламбер часто останавливался в гостинице, но задерживался не более чем на два-три дня.

— Он встречался здесь с кем-нибудь? — спросил Шерлок. — Много ли корреспонденции поступало на его имя?

Человек в небольших очках вздохнул, прежде чем ответить.

— Дайте подумать… Встречался ли с кем-нибудь? Нет. Он чаще всего оставался у себя в номере… Что касается писем, то, дорогие мои маленькие проныры, лучше всего, наверное, спросить у начальника почты — вон у того господина. Не так ли, Октавий?

Последние слова он произнёс довольно громко, явно для того, чтобы его услышали. У нас за спиной прошуршала газета.

— Надо же, кого я вижу… — проговорил человек, опустивший её, и оглядел нас со скучающим видом. — Если не ошибаюсь, ты ведь юный Холмс?

Шерлок обернулся, быстро отерев лоб.

— Добрый день, месье… — вежливо приветствовал он его.

— Да, да… Это ты. Как дела дома? Разрешились потихоньку ваши проблемы?

Я заметила, что Шерлок занервничал, как всегда, когда речь заходила о его семье.

— Да… да… Всё хорошо, месье Октавий, — в смущении ответил он.

— Я рад, — сказал человек с газетой. — И что вам здесь нужно, ребята?

Портье ответил за нас:

— Они спрашивали, получал ли почту месье Ламбер.

— Месье Ламбер? А почему это вас интересует?

— Ну, видите ли… — ответил Шерлок. — Да так, без всякой особой причины…

Мы не знали, известно ли в городе о двойном имени человека, найденного на берегу, и не хотели первыми сообщать об этом.

— Мы играем в поиски вора, — с ходу придумал за всех нас Люпен. — Слышали, что он украл бриллиантовое ожерелье… И тоже решили поискать вора.

Начальник почты усмехнулся:

— И думаете найти его в гостинице?

Портье постучал пальцами по стойке.

— Но ведь где-то он должен быть, — спокойно ответил Люпен.

— И подозреваете месье Ламбера? Ну, как полицейские вы не так уж и плохи, ребята, но… боюсь, что должен разочаровать вас. Месье Ламбер…

— Умер, мы знаем, — не удержалась я.

Директор почты и портье обменялись такими выразительными взглядами, что я почувствовала себя здесь явно лишней. Шерлок и Люпен замерли. Наверное, слишком наивно было с нашей стороны являться сюда и задавать такие прямые и дерзкие вопросы.

— Боюсь, что не имею удовольствия… — обратился ко мне директор почты.

— Ирэн Адлер, — представилась я. — Я приехала в Сен-Мало на каникулы.

— И похоже, в неподходящее время, — равнодушно заметил человек с газетой. — Вместе со всеми моими согражданами могу только сожалеть о том, что здесь произошло: самоубийство на пляже и ограбление, причём почти одновременно!

— Такие события могут свести с ума от радости этих негодяев журналистов! — с презрением заметил портье.

— Странно, что вы говорите это! — вмешался Люпен. — Потому что Ламбер тоже был корреспондентом гаврской или, может быть, брестской газеты. Именно поэтому нас и интересует его переписка!

Человек в маленьких очках искренне удивился. Выдумка Люпена оказалась очень кстати: новость о том, что Ламбер — журналист, заинтересовала директора почты, и он спросил:

— Корреспондент какой газеты? Вы правду говорите?

— Впервые слышу об этом, — отозвался портье. — А вообще-то это могло бы объяснить его постоянные приезды и отъезды.

— Могу проверить это по почтовым журналам, — проговорил директор почты, всё более интересуясь вопросом. — Но это должно остаться между нами, разумеется!

— Разумеется! — дружно подхватили мы, широко улыбаясь как самые честные люди.

Мы поговорили ещё немного, не получив больше никакой другой полезной информации. Повторили историю про журналиста, придуманную Люпеном, а собеседники поведали нам разные суждения горожан о событиях этих дней. Ничего такого, чего бы мы уже не знали. Но зато яснее поняли отношение к ним жителей Сен-Мало: равнодушие, едва ли не скука, с какой воспринималось самоубийство Пуссена (он же Ламбер) и, напротив, что-то вроде довольной ухмылки, когда речь шла об ограблении мадам Мартиньи.

— Драгоценности всегда лучше держать под замком, — мудро заметил директор почты. — Если слишком выставлять их напоказ, рискуешь привлечь внимание злоумышленников.

— Кстати, а вы слышали про этого вора, который бродит по крышам? — спросил Люпен.

Разговор шёл среди пыльных скульптур в слишком тёмном холле, и ещё раньше, чем прозвучал ответ, я услышала чьи-то быстро удаляющиеся шаги, а потом хлопнула дверь.

— Это одна из многих городских легенд, — ответил человек в очках. — Слышу с самого детства.

Директор почты подтвердил:

— О нём вспоминают всякий раз, когда в городе что-то случается. — Он взглянул на меня и поспешил добавить: — Не то чтобы такие дела происходят тут часто, мадмуазель. Но достаточно случиться чему-нибудь странному, как будьте уверены, кто-нибудь непременно вспомнит про вора, который бродит по крышам.

— И про полнолуние, — добавил человек в очках, скребя ногтями лакированную поверхность стойки.