Бриллиантовый берег

Себя — вот кого я вижу, и это последнее мое воспоминание. Меня везут на каталке к выходу. Рядом — мама, Боб, медики.

Никогда не видел на мамином лице такого выражения, поэтому не мог понять, что оно означает. Потом сообразил: это отчаяние, горе, скорбь. Обычно мама, что называется, держит лицо. При мне она всегда старается выглядеть бодрой, смелой, спокойной. Сейчас мама не знает, что я рядом, не скрывает того, что думает. А думает она, что я скоро умру.

Помимо этой есть и еще одна важная мысль. Я уловил ее в тот момент, и она меня поразила, вызвала режущую, колющую боль, каменную тяжесть на сердце. Я осознал плохое, настолько плохое, что хотелось перестать жить…

Но что это было? Что за мысль, что за знание? Теперь не помню. Как не помню большую часть передвижений вне тела и информации, которую получаю.

Я понимаю, что меня сейчас повезут в больницу: во дворе ждет машина скорой помощи. Получается, я покидаю отель, и обитателям «Бриллиантового берега» есть чему порадоваться. Они жаждали, чтобы меня не стало, пытались избавиться от меня, и им удалось.

Больше нечего рассказать.

Лихорадочное мелькание кадров прекратилось.

Я обнаружил, что лежу в кровати, и ощутил привычное разочарование: снова не чувствую тела, не могу пошевелиться, повернуться, сказать, встать.

Но еще это означало, что я жив. «Бриллиантовый берег» выдавил меня из своих стен, выбросил вон, но не умертвил, не превратил в тень, в блуждающий огонек.

Значит, еще поборемся!

Мама была рядом. Как всегда. Мама всегда со мной.

— Привет, Давид, — сказала она. От нее еле заметно пало табачным дымом. Ну да, она же снова закурила, к сожалению. — Я знала, ты выкарабкаешься.

Глава четвертая

Очнувшись, я, как обычно, попробовал удержать в голове информацию, которую получил во время полета вне тела, но громадные блоки сведений рассыпались в песок, лишь крупицы застряли в сознании. Я рассказал вам все, что удалось запомнить.

Остальные воспоминания то ли развеялись окончательно, то ли застряли где-то на периферии, и когда-нибудь я сумею их извлечь.

Застряли… Слово зацепило. Оно было важным.

Почему души, тени застряли в отеле? Что удерживает их в плену? Почему это «что-то» не держит меня? Наоборот, всячески старается выпихнуть за пределы «Бриллиантового берега». Потому что я не такой, как они? Инвалид, неспособный самостоятельно есть, передвигаться и говорить? Поэтому я не нужен, а они нужны?

Вздор! Устоявшаяся привычка измерять все с точки зрения своего диагноза, соотносить со своей немощью ошибочна! Тело мое увечно, но дух — вовсе нет. Лишенный тела, я столь же подвижен, деятелен и силен, как они. Я даже сильнее, поскольку свободнее: они прикованы к отелю, а я — нет.

Прикован… Снова интересное слово.

Приковать можно чем-то.

Чем-то связать: действием, поступком или данным обещанием.

В голове всплыл давний разговор Сары и Милана. Я слышал его не с самого начала. Первым, что донеслось до меня, была фраза Милана: «Потому я и думаю: виновато это место! Привязалось, душит, не отпускает».

Что заметил, понял Милан? Чего не могу понять я?

А ведь это важно. Если догадаюсь, почему мертвые тени не могут уйти, почему души людей, умерших вне стен отеля, замурованы здесь с теми, кто нашел свою кончину в «Бриллиантовом береге», мне станет ясно, почему погибла Сара. Возможно, получится выпустить ее на волю. И не только Сару — десятки, сотни остальных. А если я смогу и живых людей уберечь от ловушки?

Мне хотелось помочь. Всю жизнь помогали мне, а я был обузой. Думал иногда: зачем живу на свете? Доктор, которого уволила мама, жесток, но в чем-то его слова были правдой.

Зачем жить таким, как я? Чтобы мучиться самим и мучить родных? Кому польза, что я научился читать, что я умный и веду мысленные дневники? Какую пользу в глобальном смысле я принесу?

Да, понятно, нельзя все мерить с утилитарной точки зрения, иначе мы и до фашистских идей доберемся. Ясно также, что не все здоровые люди несут окружающим добро, а часть из них так и вовсе сеет вокруг лишь зло.

Но ведь для всякого верующего человека очевидна идея, что в отношении него есть божий замысел. Раз я родился, жил, не умер в детстве от пневмонии, не утонул несколько часов назад в ванне, значит, неспроста.

Не в том ли состоит моя роль, что я, в отличие от несчастных, которые слетаются, как мотыльки к лампочке, к «Бриллиантовому берегу», чтобы попасть в мышеловку (вернее, «душеловку»), способен не попасться и вдобавок прекратить этот кошмар?

Какая метафора получилась бы! Человек, заключенный в коконе собственного тела, помогает освободиться теням, ставшим узниками «Бриллиантового берега». Напыщенно, слишком пафосно, но в этом определенно что-то есть!

Я чувствовал: разгадка близка, я в шаге от нее. У меня будто мозг чесался внутри черепа! Вам знакомо щекочущее чувство, когда вы не можете вспомнить важное, ухватить мысль за хвост? Еще капельку, еще одна подвижка — и ответ нарисуется, проявится во всем блеске, распустится ярким цветком, как фейерверк в ночном небе.