Бриллианты безымянной реки

Явно смущённый «Серёжей», товарищ Байбаков кинулся к ней.

– Ты сказала «Серёжа»?

– Важное дело, Серёжа! Тётя Гера… Гертруда Оганесовна… She’s crying![71] Она выпила слишком много вина, и вот теперь… I’m worried about her![72]

Товарищ Байбаков выхватил у неё трубку. Он втиснул в телефонную кабину громоздкое тело, и Анна оказалась зажата между его твёрдым боком и стеной кабины.

– Алло!!! Гертруда? Или как вас там?..

– Найдите мне моего Гамлета! – послышалось в ответ.

И снова звон посуды и глухие рыдания. Анна слишком близко и могла слышать каждый звук, доносившийся из телефонной трубки.

– This is the second bottle[73], – прошептала она. – Тётя Гера не так крепка, как я. Возраст! Надо что-то делать…

– Не пей вина, Гертруда! – прорычал товарищ Байбаков. – Я, Сергей Никифорович Байбаков, гарантирую тебе, что завтра же подниму на ноги и милицию, и прокурорских. Если ваш Гамлет побывал в Ч., то мы обязательно отыщем его следы.

Закончив свою короткую, но такую весомую речь, товарищ Байбаков вернул трубку Анне, и та ещё некоторое время с разочарованием и тоской слушала возобновившиеся короткие гудки.

* * *

– Товарищ Байбаков! Сергей Никифорович! Тут вас вызывают! – прокричала из-за стеклянного экрана одна из телефонисток. В оконце просунулась чёрная телефонная трубка.

– Кто это может быть? – насторожился товарищ Байбаков. – Со станции?

Телефонистка молчала, опустив глаза долу. Товарищ Байбаков приложил динамик к уху.

– Байбаков слушает! Что?!! Где?!!

Товарищ Байбаков ревел. Анна, покинув телефонную кабинку, растерянно топталась рядом. Крашеные доски пола приятно холодили её ступни. Что же предпринять? Пока она тут попусту теряет время, развлекаясь на всяких там рыбалках и посещая ужасные в общем-то кафе, не чужой ей человек в далёкой Москве буквально спивается. Анне и самой мучительно хотелось выпить, но сообщить об этом гостеприимному товарищу Байбакову она считала неудобным. Тем временем, похоже, круг неприятностей ширился. Товарищ Байбаков ревел в трубку нечто угрожающее. Звуки его баритона выливались в распахнутое окно переговорного пункта. Под окном, на улице, уже начали собираться люди.

Лицо руководителя «Вилюйгэсстроя» порозовело от напряжения. Несколько минут он слушал утробное «бу-бу-бу», доносившееся из трубки. Потом передал её телефонистке. Розовое лицо его пошло белыми пятнами.

– What? – спросила Анна.

– Fuck, – в тон ей ответил товарищ Байбаков. – Полный и окончательный fuck.

– Это очень не конкретно. Что, рыбалка отменяется?

– Ах ты, чуткая моя мартышечка!

Анна с изумлением наблюдала, как большие и карие, навыкате глаза товарища Байбакова сначала увлажняются, потом полнятся влагой и наконец…

– Да вы плачете! – воскликнула Анна. – Why?

– Лев разбился. Лёвка мой… Проклятая «Ява»! Говорил я ему!

Губы товарища Байбакова дрогнули. Крепко ухватив Анну за запястье, он потащил её прочь из переговорного пункта, напрочь позабыв о валяющихся на полу чулках и туфлях.

Глава 10 Это сладкое блюдо – месть

Они поднялись рано. Клара Филипповна растолкала Анну в пятом часу утра. Возражения не принимались.

– На рыбалку всегда поднимаются затемно, – твёрдо сказала хозяйка, и Анна нехотя потащилась в тёмную комнату без окон, называемую кладовой. Огромная комната, наполненная незнакомыми запахами и множеством странных вещей, походила скорее на ангар, чем на кладовую, которая, по представлениям Анны, обязана быть маленькой.

Хозяйка «коттеджа» снарядила её в дорогу честь по чести. Хороших, по размеру брезентовых брюк не нашлось, поэтому пришлось надевать две пары латаных трикотажных треников. Поверх привезённой из Москвы футболки она надела фланелевую клетчатую рубаху Архиереева и ещё огромного размера также латаную ветровку. На голову её заставили надеть белый ситцевый в мелких выцветших цветочках платок и смешную, сильно поношенную брезентовую шляпу с сетчатой вуалью. Клара Филипповна смеялась, наблюдая, как Анна сует в вещмешок привезённые из Москвы платья, чулки, бельё, большой флакон духов.

– На безымянной речке всё это без надобности, – проговорила она.

– А вдруг? Я должна быть во всеоружии.

– И конфеты шоколадные, и «Алёнки» эти. Дикого москвича всюду можно опознать по этим шоколадкам.

– Это гостинцы. Подарки. А вот и коньячок.

– Там народ привычный к карамели, а от шоколада твоего только бессонница и общее смущение души, – поддержал жену старик. – И духи твои к чему? Разве что коньяк…

– Как так – к чему духи? Я видела, как вы складывали в свой «сидор» этот вонючий «Пингвин». Весь ваш город им провонял, – фыркнула Анна, уже не пытаясь скрыть пренебрежение к провинциальным привычкам своих домохозяев.

– Эх, не понимаешь ты жизни, кэрэ куо! «Пингвин» – основа нашей жизни. Шестьдесят объёмных процентов крепость! Куда там твоему коньяку, хоть он и очень вкусный. Коньяк, тем более такой дорогой, в Москве можно купить свободно, а «Пингвина» отпускают по пять штук в руки.

– Выходит, у «Пингвина» rating выше? – спросила смущённая Анна.