Бриллианты безымянной реки

Мать-зверь стоял по брюхо в воде. Он плескался и резвился, словно наново обрёл молодость. В воздух взлетали мириады брызг. Огромное тело зверя исчезало в их бриллиантовом сиянии. Мощными передними лапами он рыл дно речки. Галька летела в разные стороны вместе с бриллиантовыми брызгами. Потный, обессиленный от долгого бега, я завороженно наблюдал за ним. Мне доводилось слышать о повадках медведей. Знал я и о том, что они отличные рыболовы. Вот и теперь я ожидал увидеть в зубах у зверя трепещущее, покрытое серебристой чешуёй тело, но из-под лап зверя с грохотом вылетала только разнокалиберная галька.

Чудесным образом супруги Поводырёвы также оказались здесь. Просто и незатейливо занимались своим обычным делом: жгли на берегу костёр, собрав в кучу высохший плавник. Аграфена посмотрела на меня озабоченно, а Осип спросил:

– Доводилось ли тебе видеть настоящий бриллиант?

– Ну. Видел. В камералке Амакинской экспедиции хранятся образцы. Дешёвенькие, мутноватые. Бог трясётся над ними. Хранит в сейфе. Но это так, мусор. Зато я-то знаю, как должны выглядеть настоящие крупные алмазы, из которых получаются по-настоящему чистые бриллианты. Настоящие бриллианты я видел мельком. Эти огромные чистой воды камни нашёл вовсе не Бог. Их находили другие геологи, а Богу самому, лично подобной удачи не выпадало.

Я захлёбывался восторгом, в который уж раз рассказывая о своей мечте, о желании непременно найти самый большой в мире алмаз. Убегая в тайгу, я захватил из кладовой камералки всё необходимое для шлихового поиска. Я действительно надеялся найти не только минералы-спутники, но и настоящие алмазы. А находка крупного алмаза – настоящий подвиг, ничуть не меньший, чем бросание бомб на фашистские окопы.

Осип кивал, слушая мой сбивчивый рассказ. Глаза Аграфены смотрели остро и внимательно.

– Тогда принимайся за дело, – проговорила она наконец. – Ийе кыыл, дедушка, показывает тебе правильное место.

Я взял в руки большое сито в деревянной обечайке и, как говорится, использовал его по назначению. Так я нашёл кроваво-красный пироп, черный ильменит и изумрудно-зеленый пироксен. И не только их.

Усталый, я улегся у костра, заснул, так и не отведав ужина, приготовленного Аграфеной.

* * *

Я нашёл сам себя лежащим навзничь и снова на холодном камне. Надо мной в светлеющем после ночи небе, чистом светлеющем предутреннем небе, сверкали, тихо вращаясь, знакомые созвездия. Чья-то рука трясла моё плечо. Знакомый голос уговаривал подняться:

– Вставай, уол[97]. Ты ещё не вполне здоров. Замёрзнешь – совсем разболеешься.

Крепкие руки подняли меня, поставили на ноги. Полуослепший после ночных видений, я узрел перед собой два неясных силуэта.

– Ан дархн тойо́н и Ан дархн хоту́н? – ломающимся языком спросил я.

– Осип и Аграфена Поводырёвы, – был ответ.

– Меня мучает вопрос, – проговорил я. – Дедушка Ийкыл и он же мать зверей? Как можно быть и матерью и дедушкой одновременно? И не только это. Как можно быть просто каким-то Поводырёвым и одновременно совершать чудеса?

Две пары глаз, черные загадочные и фиалковые, пронзительные, уставились на меня.

– Ответы на многие вопросы приходят только с мудростью, а мудрость достаётся не каждому, – произнесла Аграфена.

– Ан дархн тойо́н и Ан дархн хоту́н, – почтительно проговорил я, развязывая тесёмки своего рюкзака. – Вот моя жертва. Примите и будьте милостивы.

И я с поклоном подал им пакет с оставшимися у меня сухарями и патроны – всё, что нашлось у меня ценного кроме добытых камней.

* * *

– What happened then?[98]– спросила Анна, когда Георгий умолк.

– Как что! Поводырёвы вернули меня в посёлок, где я в очередной раз огрёб звездатым ремнём.

– Тебя за это отдали в детский дом?

– Не-а. Как раз Мира тяжело заболела и надо было помогать матери ухаживать за ней. Потом я пошёл служить в армию. Отправили под Читу…

– Stop! No need![99] Только не о службе в армии! Если б у меня были дети, то в отместку за это я непременно рассказала бы тебе о родах. А так мне нечем отомстить.

Анна думала, что Георгий вспыхнет, перешагнёт через угасающий костёр и…

– Пока я служил, мама умерла. Надорвалась, ухаживая за Мирой, – с усталым смирением продолжал он. – Сеструхе тогда уже шёл двадцать первый год. Полупарализованной, куда ей податься? Разве что в инвалидный дом – Изольда-то целыми днями на работе. Вот госпожа-бабушка и приняла заботу о ней. И так выходила, что сама видишь. Если б не Аграфена, Мире верная смерть. Ну что? Как? Не замёрзла? Я-то думал, ты уснёшь от моих рассказов…

В серых утренних сумерках Анна могла ясно видеть его лицо.

– Всё это враки, конечно, – подумав, произнесла Анна. – Эпос земли Олонхо.

– Ну?!! Враки?!! – произнёс Георгий так грозно и внятно, что и на их головы, и в золу костра посыпались желтеющие хвоинки.