Бриллианты безымянной реки

Шлем Лёвки – вещь особенная, подарок самого товарища Байбакова, которым Лёвка привык гордиться. Обычные кирзовые сапоги с голенищами гармошкой – тоже вещь любимая, прочная. Кажется, именно в этих сапогах Лёвка вернулся со срочной службы. В коляске мотоцикла на сиденье лежит рыжий портфель из кожи «под крокодила» с большой застёжкой из латунного сплава. В портфеле важные документы. Граждане Ч. с почтением сторонятся – Лёвка Витюк едет по важному народнохозяйственному делу, поэтому вонь, треск и пыль вполне обоснованны.

Совсем иначе выглядит Лёвка в том случае, если едет по своим личным делам. Тут и ход мотоцикла иной – езда медленная, даже степенная. Так себе, переваливается с колдобины на кочку, чтобы ненароком не вывалить из коляски сложенное там добро. А в коляске всё необходимое для охоты или рыбалки. Снастей и принадлежностей много. В каждой мелочи учтён огромный Лёвкин таёжный опыт. Поверх аккуратно сложенного добра важно восседает единственная подруга Лёвки – лайка Настёна. Собака таращится по сторонам, вывалив наружу розовый язык, всем своим видом говоря: «Вот, посмотрите, люди, какая я пассажирка! Вы-то пешком топаете, а я еду!» В таких случаях и экипирован Лёвка иначе. На голове шляпа с накомарником, брезентовая ветровка застёгнута под горло, но на ногах всё те же кирзачи с голенищами гармошкой.

Все эти описания внешности и повадок Лёвки действительны для летнего времени. Зимой же вишнёвая «Ява» стоит под чехлом в транспортном ангаре «Вилюйгэсстроя», а «денщик» товарища Байбакова проводит свой досуг, как все местные жители мужского пола. Если приходит охота рыбачить или промышлять зверя, тащит охотничье добро и снасти на обычных деревянных салазках, в которые впрягается на паях всё с той же Настёной.

* * *

В тот летний день, уже в послеобеденное время, Лёвка как раз торопился по поручению начальника «Вилюйгэсстроя» – летел из конторы на почту. Торопился, но не шибко, потому что в коляске «Явы» кроме рыжего портфеля находилась и Настёна. Собака торжественно восседала на портфеле, обернув вокруг лап свой пушистый хвост. Встречный ветерок обдувал её острую мордочку, она щурила глаза, всем своим видом показывая: я охраняю ценный груз, не подходи!

Лёвка заметил Георгия издали. Тот курил на обочине. Расположился напротив кустов в безлюдном месте. На лице нарочито скучное выражение. В правой руке растрёпанный букетик сарданок. Любовницу поджидает, не иначе. В Ч. каждый знал про всякого слишком уж много. Вот, к примеру, Жорку Лотиса бросила жена. Сбежала на материк совсем недавно, и года не прошло. Прошлой осенью Жорка Лотис вернулся из отпуска один. Люди его уважали и побаивались, но и жалели из-за жены. Жорка слыл человеком трудолюбивым, отзывчивым коллективистом, всегда готовым прийти на помощь товарищу. Занимая непритязательную должность ветеринарного врача, Жорка всё же был в Ч. гражданином заметным. Ещё не выбыв из комсомола по возрасту, стал кандидатом в члены КПСС. Товарищ Байбаков неизменно отзывался о нём с уважительным одобрением. «Не по годам умён, но слишком уж горяч» или «Георгий далеко пойдёт. Карьеру может сделает большую, если не будет терять голову по пустякам и обуздает свой характер. Слова поперёк своей воли не допустит, а сам всего лишь ветеринарный врач» – так говаривал руководитель «Вилюйгэсстроя» своему «денщику», если речь заходила о Георгии Лотисе. Действительно, смелость, открытость суждений и поступков Георгия известна всем в Ч. Из Омского ветеринарного института Жорка приехал в Ч. вместе с женой. Однако недолго длилась та жаркая, несмотря на якутские холода, любовь.

По приезде из Омска пара поселилась в одной из комнат обычного для Ч. дома – длинного двухэтажного строения барачного типа. Перегородки в местных домах тонкие, и соседи слышали, как влюблённые ссорились и мирились, а бывало, дело доходило и до драк. Молодая Жоркина жена пеняла мужу на долгую зиму, безлюдье и долгие отлучки по таёжным делам. Какие такие могут быть дела в тайге у обычного ветеринарного врача? Жорка пенял жене на постоянные её капризы. Так они дожили до первого в их жизни длинного северного отпуска, после которого молодая Жоркина жена в Ч. не вернулась. А от Жорки пока так никто и не услышал ни единой жалобы, ни объяснений, ни даже упоминания о беглянке.

Лёвка чуял: кроме резкости суждений и поступков, кроме очевидной бьющей в глаза отваги есть у Георгия некое второе дно. Не человек, а ларчик с секретом. Таким бывает очень хитрый в своей расчётливости человек. А может быть, дело в другом?

Возможно, здесь дело в происхождении. Георгий, хоть и не якут и не эвенк или эвен, но всё равно коренной местный житель, рождённый в посёлке неподалёку от Ч., в семье, как говорят, ссыльных. Лёвка и не задумывался никогда, кто такие эти «ссыльные», кто сослал, зачем и почему, и товарищ Байбаков при нём на подобные темы никогда не рассуждал.