Все зависело, однако, от исхода французской кампании. Поражение при Бувине ободрило противников Иоанна, и после возвращения короля бароны устроили тайное собрание в Сент Эдмундсбери и поклялись требовать от него если понадобится, силой оружия восстановления своих вольностей особой хартией с королевской печатью. В начале января 1215 года они явились вооруженными к королю и предъявили ему свои требования. Несколько последующих месяцев убедили Иоанна в бесплодности всякого сопротивления: все бароны и духовенство были против него, а комиссары, посылаемые им для защиты его дела на собраниях графств, возвращались с известиями, что ни один человек не станет помогать ему в борьбе против хартии.
На Пасху бароны снова собрались, вооруженные, в Беркли и повторили свои требования. «Почему они не требуют у меня моего королевства?» — воскликнул в припадке гнева Иоанн, но при его отказе вся страна восстала как один человек. Лондон отворил свои ворота войскам баронов, собравшимся теперь под командой Роберта Фитцуолтера как «маршала армии Бога и святой церкви». Примеру столицы последовали Эксетер и Линкольн; Шотландия и Уэльс обещали, со своей стороны, помощь; северные бароны поспешно шли на соединение со своими товарищами в Лондоне. Был момент, когда у Иоанна оставалось только семь рыцарей, а против него выступала с оружием вся страна. Он призвал наемников, апеллировал к своему сюзерену, к папе Римскому, но было поздно. Тогда, затаив гнев в сердце, тиран подчинился необходимости и созвал баронов на совещание в Реннимиде.
Глава III
ВЕЛИКАЯ ХАРТИЯ (1215–1217 гг.)
Местом совещания был выбран остров на Темзе, между Стенсом и Виндзором; король расположился на одном берегу, бароны — на другом, в болотистой низине, которая и теперь известна как Реннимид. Уполномоченные с обеих сторон сошлись на острове, но переговоры служили простым прикрытием для безусловного подчинения Иоанна. Великая хартия была рассмотрена, принята и подписана в один день.
Одна из ее копий, хотя и поврежденная временем и огнем, но с сохранившейся на почерневшем и сморщенном пергаменте королевской печатью, и поныне хранится в Британском музее. Невозможно смотреть без почтения на древнейший памятник английской вольности, который мы можем видеть своими глазами и осязать руками, и на который патриоты последующих веков смотрели как на основу английской свободы. Но сама по себе хартия не была новшеством и не претендовала на установление каких-либо новых конституционных начал. В ее основе лежала хартия Генриха I, а добавления к ней представляли собой большей частью формальное признание юридических и административных реформ Генриха II. Но неопределенные выражения прежней хартии были заменены точными и отчетливыми постановлениями. Признанное прежней хартией английское обычное право казалось слишком слабым для обуздания анжуйцев, и бароны заменили его теперь ограничениями писаного закона.
В этом смысле хартия представляет собой переход от эпохи традиционных прав, сохранявшихся в народной памяти и официально провозглашенных примасом, к последующему веку писаного закона, парламентов и статутов. Церковь проявила свою способность к самозащите с помощью интердикта, и статья хартии, которой признаются ее права, единственная из всех удержала свою древнюю и общую форму. Но всякая неопределенность тотчас же исчезает, как только хартия переходит к определению прав англичан вообще на правосудие, на личную и имущественную безопасность, на достойное управление.
«Ни один свободный человек, — гласит приснопамятная статья хартии, легшая в основу всей нашей судебной системы, — не может быть арестован, посажен в тюрьму, лишен имущества, объявлен вне закона или разорен каким бы то ни было способом не иначе как по законному приговору своих пэров или на основании законов страны». «Ни одному человеку, — гласит другая статья, — мы не будем продавать или отказывать, или отсрочивать право или правосудие». Великие реформы предшествовавшего царствования были теперь формально признаны: акцизные судьи были обязаны объезжать свои округа четыре раза в год; королевский суд должен был заседать в определенном месте, а не сопровождать, как это делалось прежде, короля в его поездках по стране. Но отказ в правосудии был мелочью по сравнению с вопиющими финансовыми злоупотреблениями, практиковавшимися при Иоанне и его предшественнике.
Ричард увеличил размер введенного Генрихом II «щитового сбора» и воспользовался им для сбора средств, чтобы выкупить себя. Он восстановил под названием «плужного сбора» (carucage) так часто уничтожавшиеся «датские деньги», или поземельный налог, захватывал шерсть цистерцианцев и их церковную утварь и облагал налогами не только землю, но и движимость. Иоанн снова повысил «щитовой сбор» (scutage), вводил сборы, штрафы и выкупы по своему усмотрению, без совещания с баронами.