Никогда Англия не играла такой важной роли в истории человечества, как в 1759 году. Это был год ее побед во всех частях света. В сентябре пришла весть о Миндене и о победе на высоте Лагоса, в октябре — о взятии Квебека, в ноябре — о поражении французов при Кибероне. «Мы должны каждое утро спрашивать, что за победа одержана, — говорил, смеясь, Горас Уолполь, — из опасения пропустить какую-нибудь». Но не столько число, сколько важность этих побед придали, и теперь еще придают, Семилетней войне ее несравненное значение. Можно без преувеличения сказать, что три главных ее победы определили на будущие времена судьбы всего человечества. Победа при Росбахе положила начало восстановлению Германии, возрождению ее политической и духовной жизни, долгому процессу ее объединения под руководством Пруссии и ее королей. После победы при Плесси впервые со времен Александра на народах Востока сказалось влияние Европы. Повторяя пышное выражение Бёрка, «мир увидел, как один из народов северо-запада вносит в сердце Азии новые обычаи, новые учения, новые учреждения». Победа Ульфа на Авраамовых высотах положила начало истории Соединенных Штатов. Питт прогнал неприятеля, страх перед которым привязывал колонистов к метрополии, разрушил преграду, отделявшую их от долины Миссисипи, и тем положил основание великой республики Запада. Не менее важными были эти победы для Британии. В ее национальной истории Семилетняя война явилась таким же поворотным пунктом, как и в истории мира. До того относительное значение европейских держав определялось их владениями в самой Европе. Но с конца этой войны уже неважным было большее или меньшее значение Англии среди окружавших ее государств. Она была уже не просто европейской державой, не просто соперницей Германии, России или Франции. Она овладела Северной Америкой, подготовила себе владычество в Индии, господствовать на морях; все это вдруг высоко вознесло Британию над другими странами, расположенными на одном материке и обреченными поэтому играть сравнительно незначительную роль в последующей истории мира.
И точно: едва закончилась война, как сознание судеб, предстоявших английскому народу, нашло себе выражение в той неутомимости, с которой его моряки стали проникать в отдаленные моря. Атлантический океан превратился в простой пролив между британскими владениями; но за ним к западу простирался обширный океан, где британский флаг был почти неизвестен. В год, последовавший за Парижским миром (1764), были посланы в разведывательное плавание к Магелланову проливу два английских корабля; через три года капитан Уоллис достиг коралловых рифов Таити, а в 1768 году капитан Кук из конца в конец проплыл Тихий океан, и везде, где он приставал в Новой Зеландии, в Австралии — он подчинял земли английской короне, открывал новый мир для распространения английской расы. Политики и народ чувствовали перемену в положении страны. По словам Бёрка, парламент Британии требовал себе «господствующего положения, при котором он, как с небесного трона, направлял бы все отдельные низшие законодательные собрания, руководил ими и контролировал их, не уничтожая ни одного». Английский народ, проникнутый коммерческим духом эпохи, видел в расширении своих внешних владений, обеспечивавшем ему монополию торговли с ними, источник неизмеримого богатства. Торговля Англии с одной только Америкой в 1772 году почти равнялась ее торговле со всем миром в начале века. Защита и сохранение столь обширных и прибыльных владений стали с этого времени не только целью политиков, но и стремлением народа.