Британия. Краткая история английского народа. Том II

Пуританство, казалось, пало безвозвратно. Как политический опыт оно привело к полной неудаче и вызывало отвращение. Как религиозная система народной жизни оно породило сильнейший взрыв нравственного возмущения, когда-либо виданный Англией. И все-таки пуританство далеко не умерло; страдание и поражение только облагородили его. Лучше всего знакомит нас с настоящим характером пуританского влияния со времени падения пуританства рассмотрение двух великих произведений, от поколения к поколению передававших его лучшие и благороднейшие черты. С того времени и до настоящего самой популярной из всех духовных книг в Англии остается пуританская аллегория «Шествие паломника». Самой популярной из всех английских поэм всегда был пуританский эпос «Потерянный рай». В течение междоусобной войны Мильтон вел борьбу с пресвитерианами и роялистами, защищая свободу политическую и религиозную, свободу общественной жизни, свободу печати. Позже он стал секретарем протектора по иностранной переписке, несмотря на слепоту, вызванную непрестанными занятиями. При Реставрации он оказался предметом сильнейшей ненависти роялистов как автор «Защиты английского народа», оправдывавшей перед Европой казнь короля. Парламент приказал сжечь его книгу через палача, а сам Мильтон одно время содержался в тюрьме, и даже после освобождения фанатики-кавалеры постоянно грозили убить его. К неудаче его общественных стремлений присоединились личные несчастья: обанкротился нотариус, хранивший большую часть его состояния; затем лондонский пожар лишил его почти всего остального. Под старость он оказался совсем не богатым человеком и, чтобы существовать, вынужден был продать свою библиотеку.

Даже среди сектантов, разделявших его политические взгляды, Мильтон в религиозном отношении был одинок, так как постепенно отдалился от всех принятых форм веры, принял арианство и перестал посещать какие бы то ни было богослужения. И в семье он не был счастлив. Привлекательная веселость его молодости исчезла среди трудов ученой жизни и полемических нападок. В старости он стал строгим и требовательным. Его дочерям приходилось читать слепому отцу на языках, которых они не могли понять, и они сильно восставали против этой повинности. Но в уединении и несчастьях только резче выразилось внутреннее величие Мильтона. В более поздние годы его жизнь отличалась величавой простотой. Каждое утро он прослушивал главу из еврейской Библии и, подумав некоторое время, продолжал свои занятия до полудня. Затем он посвящал час физическим упражнениям, еще час играл на органе или альте и снова возвращался к своим занятиям. Вечер проходил в беседе с посетителями и друзьями.

Несмотря на его уединение и непопулярность, у Мильтона была одна черта, делавшая его дом в Бенгилфилдсе целью паломничества для остроумных людей эпохи Реставрации. Он был последним из «елизаветинцев». Он, может быть, видел Шекспира, когда тот приезжал в Лондон после своего отъезда в Стратфорд и приходил на Бред-стрит посостязаться в остроумии в «Таверне сирены». Он был современником Уэббера и Мэссинджера, Геррика и Крэшо. Его «Ком» и «Аркадяне» соперничали с «Масками» Бена Джонсона. С почтением, внушаемым подобными мыслями, люди смотрели на слепого поэта, одетого в черное и сидевшего в комнате, увешанной старыми зелеными коврами; его красивые черные волосы, как прежде, ниспадали на спокойное и ясное лицо, еще сохранявшее многое из юношеской красоты; его щеки были нежно-румяного цвета, а в ясных серых глазах не было заметно и следа слепоты. Как ни прославляли Мильтона его прозаические сочинения, но за пятнадцать лет только несколько сонетов прервали молчание поэта. Теперь, при слепоте и старости, когда его лучшие стремления уничтожались людьми столь же низкими, что и чернь в «Коме», гений Мильтона искал себе убежище в великой поэме, над которой работало его воображение в годы молчания.