Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

— Да, — серьезно сказал он, — с Мельниковым все по-другому. Надо действовать без промедления и нажать на все рычаги. Я знаю человека, который сможет разузнать, как обстоит дело, и сегодня же обращусь к нему. Не хотите остаться на ужин? Жена будет счастлива с вами познакомиться, и она умеет держать язык за зубами.

Не видя особых причин отказываться, я принял приглашение. Зоринский подошел к телефону, и я услышал, как он просит кого-то зайти в девять часов по «срочному делу».

Его жена Елена Ивановна, прелестница небольшого роста, очень похожая на избалованного ребенка, вышла к ужину в розовом японском кимоно. Стол был со вкусом сервирован и украшен цветами. Как и в кафе у Веры Александровны, я снова почувствовал себя неуместным и извинился за неподобающий вид.

— О, прошу вас, не извиняйтесь, — сказала Елена Ивановна, смеясь. — В наше время у всех такой вид. Как ужасно думать обо всем, что творится! Неужели же прошлое миновало навсегда? Как вы думаете? Неужели этих ужасных людей никогда не прогонят?

— Кажется, вы сами не сильно пострадали, Елена Ивановна, — заметил я.

— Да, конечно, должна признать, что к нашей труппе прекрасное отношение, — ответила она. — Даже цветы, как видите, хотя вы представить себе не можете, как ужасно принимать букет от здоровенного амбала-матроса, который вытирает нос рукавом и плюет на пол. Театр каждый вечер набит подобными типами.

— Ваше здоровье, Павел Иваныч, — сказал Зоринский, поднимая стопку с водкой. — Эх! — воскликнул он с наслаждением, причмокивая губами. — Есть места и похуже красной России, вот что я вам скажу.

— В водке у вас недостатка нет? — спросил я.

— Если ты не дурак, у тебя ни в чем не будет недостатка, — бросил Зоринский. — Даже вступать в партию не обязательно. Я не коммунист, — добавил он (отчего-то я этого и не думал), — но держу дверь открытой. Чего я боюсь, так это того, что большевики выполнят свои коммунистические планы. Таков будет новый этап революции, если вы, союзники, не придете и не освободите их от этого тяжкого долга. Ваше здоровье, Павел Иваныч.

Разговор зашел о Великой войне, и Зоринский припомнил несколько любопытных случаев из своей карьеры. Он также высказал свои взгляды на русский народ и революцию.

— Русский крестьянин, — сказал он, — это скотина. Что ему нужно, так это хорошая порка, и, если я не ошибаюсь, тут за коммунистами дело не станет. Иначе им конец. В моем полку мы из принципа время от времени ломали кому-нибудь челюсть. Это единственный способ заставить русского крестьянина воевать. Слышали новости про Красную армию? Товарищ Троцкий, видите ли, уже отменил своих красных офицеров и приглашает — приглашает, как вам это нравится, — нас, «царскую контру», «офицерских свиней», занять посты в его новой армии. Можете вы в это поверить? Ей-богу, я вот-вот решусь в нее вступить! С удовольствием буду пороть мужиков по приказу Троцкого. При Троцком, попомните мои слова, я бы моментально сделал себе карьеру.

В условиях тогдашнего Петрограда ужин представлял собой роскошный пир. Ничто в нем не говорило о какой-либо нужде. Кофе подали в гостиной, и из уст Зоринского лился непрерывный поток странных и циничных, но занимательных речей.

Я досидел почти до десяти часов, пока не позвонил знакомый Зоринского по поводу Мельникова, а затем, так как я был не уверен, что дом Журналиста еще будет открыт, принял приглашение Зоринского переночевать.

— Почему бы вам не приходить к нам в любое время, когда захотите, — сказал он. — Мы ужинаем каждый день в шесть и будем вам рады.

Когда я уже собирался ложиться спать, Зоринского подозвали к телефону, и он вернулся со словами, что сможет начать расследование насчет Мельникова на следующий день. Меня проводили в гостевую спальню, где я нашел все необходимое. Зоринский извинился, что не может предложить мне горячую ванну.

— Этот негодяй дворник, — сказал он, имея в виду работника, в обязанности которого входила заготовка дров для жильцов, — разрешил кому-то реквизировать лишнюю пайку дров, что я присмотрел для себя, но на следующей неделе, надеюсь, удастся раздобыть дрова в театре. Спокойной ночи — и пусть вам не снится дом два по Гороховой улице!

Чрезвычайная комиссия, о которой с таким отвращением отзывался Зоринский, пользуется самой скорбной славой среди всех большевистских учреждений. Это орудие террора и инквизиции, призванное насильственно искоренить все антибольшевистские настроения во всех владениях Ленина. Ее полное название — Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией[15], а спекуляция — это все формы частной торговли, кость в горле для коммунистов. Русские зовут ее Чрезвычайкой или, еще короче, ЧК. Штаб-квартира ЧК в Петрограде находится в доме номер 2 на улице Гороховой, где раньше, при царе, располагалась префектура полиции[16], так что народное название префектуры по ее адресу — Гороховая, 2 — прилепилось и к Чрезвычайной комиссии и навсегда останется в русской истории.