— Сегодня уж второй раз, — сказал Гриша. — Первый-то раз было еще несколько дней назад. Они все оглядели, шкафы пораскрывали, да ничего не нашли и ушли. «Уехал», — сказал один остальным. «Ничего тут нет, оставлять кого-то бесполезно. Когда он вернется?» — спрашивает он меня. «Знать не знаю, — говорю ему. — Может, и никогда», — говорю. Потом, когда они явились сегодня спозаранку, я им сказал то же самое.
Немного подумав, я убедился, что есть только один план действий. Надо как можно быстрее уходить из квартиры. А насчет следующего шага решать уже на улице.
— Гриша, — сказал я, — ты все правильно сделал. Если кто-нибудь еще будет меня спрашивать, скажи, что я навсегда уехал из города и никогда не вернусь. Мария знает?
— Мария все еще в деревне. Я не видел ее две недели.
— Хорошо, скажи ей то же самое, потому что это правда. Прощай.
Выйдя на улицу, я стал думать. Разве не лучше было велеть Грише просто сказать, что никого не было? Но Гриша обязательно напортачит, как только ему устроят перекрестный допрос, и тогда его могут счесть сообщником. Так или иначе, было уже слишком поздно. Теперь надо подумать о том, как быстро и до неузнаваемости изменить внешность. Ближе всего было дойти до Журналиста. Если он не сможет мне помочь, я просижу там до ночи, а потом пойду к Доктору.
Прихрамывая на больные ноги, замотав лицо шарфом, как будто у меня разболелся зуб, я дошел до дома Журналиста. Слава богу, он жил на втором этаже, так что мне пришлось подняться только на один лестничный марш.
С другой стороны улицы я внимательно осмотрел дом снаружи. Сквозь стеклянную дверь я никого не увидел в вестибюле, не было ничего подозрительного. Я пересек улицу и вошел в дом.
Кафель на полу был выщерблен и давно нуждался в ремонте, но я на цыпочках бесшумно прокрался по выбитым плиткам. И тут, уже поставив ногу на нижнюю ступеньку, я остановился как вкопанный. Что там за шум на лестничной площадке прямо над моей головой? Я внимательно прислушался.
Шепот.
Видимо, на площадке второго этажа было два или три человека, они тихо переговаривались, и по их голосам было ясно, что они находятся прямо перед дверью Журналиста. Я уловил слово «отмычка», и кто-то зазвенел связкой ключей, и потом один из них, судя по звуку, вставили в замок.
Возможно, воры. Но в те дни, когда у буржуев уже не почти нечего было экспроприировать, кражи со взломом становились все реже, да и вообще, почему они выбрали именно квартиру Журналиста и полезли в нее средь бела дня? Гораздо вероятнее, что квартиру решили подвергнуть внезапному обыску и хотели застать ее обитателя или обитателей врасплох, не дав им времени что-либо спрятать. Так или иначе, воры это или обыск, мне там не место. Я повернулся и на цыпочках торопливо направился к выходу.
И очень глупо было с моей стороны торопиться! Ведь я должен был помнить, в каком состоянии кафельный пол. Отвалившаяся плитка загрохотала под моими ногами, словно булыжник, шум донесся наверх, и по лестнице загремела пара тяжелых сапог. В любом случае мне было лучше оказаться снаружи, чем внутри, поэтому я не остановился, но, когда хотел было выскользнуть на улицу, сзади меня задержал рослый и грузный рабочий в кожаной куртке с патронташем. Он приставил с револьвер к моей голове.
Спорный вопрос, какая тактика эффективней, когда тебя загнали в угол, — вызывающе рассмеяться с наглой отвагой или изобразить спятившего идиота. Доведенные до совершенства, оба способа вытащат тебя практически из любой передряги при условии, что твой противник проявит хоть малейшее сомнение или нерешительность. От моей тогдашней замученной и замызганной наружности до вида полного слабоумия оставался всего один шаг, поэтому, когда человек с патронташем наставил на меня револьвер и строго спросил, что я тут делаю, я встретил его взгляд испуганными, мигающими глазами, дрожа всем телом, пуская слюни и что-то лепеча.
— Стоять! — крикнул он. — Что ты тут ошиваешься?
Голос его звучал хрипло и угрожающе.
Я невинно посмотрел поверх его головы на косяк двери.
— Это… это дом 29? — промямлил я, и мое лицо исказилось безумным оскалом. — Да, 29… а я… я думал, что это дом 39, м-мне туда надо. Спасибо.
Бормоча и идиотски ухмыляясь, я захромал прочь, словно калека. Каждую секунду я ожидал окрика и приказа остановиться. Но он просто таращился на меня, и я вспомнил, что раньше уже видел именно такой взгляд на лице другого человека, которого встретил в доме Марша в день моего первого приезда в Петроград. Пока я ковылял, моргая и разглядывая все вывески на лавках и домах, когда проходил мимо, я краем глаза заметил, что человек с патронташем опустил револьвер. Потом он повернулся и снова вошел в дом.
— Боюсь, лезвие затупилось, — заметил Доктор, достал бритву «Жиллетт» и положил ее на стол передо мной. — Меня бреет нормально, но у меня мягкий подбородок. Человек, который провезет в эту страну коробку бритв, заработает целое состояние. Вот кисточка и мыло — мой последний кусок.