— Ага! — воскликнул он, очевидно считая этот факт доказательством. — Конечно же, он навел справки о ваших номерах сразу после ваших разговоров! Но он не выдавал вас, пока вы продолжали ему платить. Кроме того, он, несомненно, надеялся в конце концов раскрыть какую-то более крупную организацию. Что же до вашего разоблачения, то это можно было сделать в любой момент, и награда была гарантирована ему всегда. Может быть, он получил бы еще сто тысяч за адреса, на которых вы часто бывали. А потом, в Финляндии, он, понимаете ли, предостерегает вас от возвращения и получает еще немного денег за очередную неоценимую услугу. Да он пришел в ярость, узнав, что вы только что ускользнули.
Из окон Зимнего дворца в сад смотрели любопытные глаза. Две фигуры, так долго сидящие на морозе в кустах, рано или поздно вызвали бы подозрения. Мы встали и пошли на набережную.
Усевшись на одну из каменных скамеек у реки, Иван Сергеевич рассказал мне много интересного. Из этого разговора сложилась совершенно новая картина. Помимо прочего, он сообщил, что Варю только что освободили из тюрьмы и что вечером он собирается взять ее с собой и переправить за границу. Он не сумел найти Степановну, но предположил, что она остановилась у каких-то друзей. Я обещал дать ему знать, если когда-нибудь услышу о ней.
— Как по-вашему, Зоринский вернется в Россию? — спросил я.
— Понятия не имею, — последовал ответ, и потом, поглядев на мою изменившуюся физиономию, он засмеялся и сказал: — Но сейчас у вас точно нет никаких причин опасаться, что он вас узнает!
Такова была странная история Зоринского, как мне ее изложил Иван Сергеевич. Больше никто мне ее не подтвердил, но у меня не было оснований в ней сомневаться. Она полностью укладывалась в мой собственный опыт. И Зоринский был лишь одним из многих. Как заметил Иван Сергеевич: «Боюсь, что таких Зоринских немало, и они — погибель и позор нашего класса».
Еще дважды впоследствии судьба резко напоминала мне об этом необычайном типе, который, как выяснилось, действительно вернулся в Россию. Сначала от знакомых Ивана Сергеевича я узнал, что Зоринский думал, будто я вернулся в Петроград, и с восхищением рассказывал кому-то, что своими глазами видел, как я ехал по Невскому проспекту в парном экипаже в компании одного из главных большевистских комиссаров!
Второй случай произошел несколько месяцев спустя, когда я заметил его в дверях дома, в элегантном синем френче и бриджах до колен, когда он собирался сесть на мотоцикл. Я сходил с трамвая, когда наши взгляды встретились. Я тут же остановился и стал протискиваться обратно в толпу пассажиров. На мне была форма красноармейца, и я боялся, что он узнает меня не по внешности, а по другой, довольно нетривиальной причине. Порой под влиянием внезапно нахлынувших эмоций происходит своего рода бессловесное телепатическое общение, даже не зависящее от расстояния. Со мной такое случалось несколько раз. Прав я был или не прав, но подозревал, что это случится и сейчас. Я пробрался к началу вагона, и, когда оглянулся поверх голов пассажиров, мне почудилось (возможно, это была просто игра воображения), что я вижу глаза Зоринского, также смотрящего поверх голов на меня.
Я не стал медлить, чтобы убедиться, так ли это. Это случилось на Загородном проспекте. Проезжая Царскосельский вокзал, я соскочил с трамвая прямо на ходу, пригнулся, пока он не проехал, и сел в другой, который шел в противоположную сторону. На вокзале я спрыгнул, вошел в здание и просидел среди орды крестьян и «спекулянтов» до сумерек.
В конце концов я узнал, что большевики расстреляли Зоринского. Если так, то подобная ирония судьбы стала весьма подходящим завершением его карьеры. Может быть, они узнали, что он опять служит двум или более господам. Но эта новость меня не тронула, поскольку мне уже было все равно, жив Зоринский или нет.
Часть вторая
Глава 10
Cфинкс
Подробный рассказ обо всем, что я пережил в течение следующих шести месяцев, вышел бы за рамки, которыми я вынужден ограничиться в этой книге. Часть, я надеюсь, ляжет в основу моего будущего повествования. Потому что я повстречал других «Степановн», «Марий» и «Журналистов», которым доверял так же безоговорочно, как и прежним, и которые всегда были готовы прийти мне на помощь в беде. Конечно, встречались мне и негодяи, но хотя ищейки с Гороховой снова взяли мой след — и даже подобрались ближе, чем Зоринский, — и раза два я в самом деле чуть не попался им в лапы, все же смог уцелеть, чтобы сейчас рассказать вам обо всем.
Отчасти это связано с тем, что те меры предосторожности, которые я принимал ради того, чтобы оставаться незамеченным, вошли у меня в привычку. Лишь однажды мне пришлось уничтожить ценные документы, а из курьеров, которые в условиях серьезного риска доставляли сообщения из Финляндии и обратно, пропали только двое и, как я полагаю, были схвачены и расстреляны. Однако сообщения, которые они везли (как и любые мои записи), были составлены таким образом, что по ним невозможно было установить ни личности, ни адреса отправителя.