Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

У всех ораторов революции — а они действительно превосходные ораторы — есть свой особый стиль. У Троцкого, с его выверенными, отточенными, хорошо обоснованными фразами, он вулканический, зажигательно-гипнотический; у Зиновьева — бурный, пересыпанный дешевыми остротами, лишенный оригинальных идей, но блестящий по форме и выражению; у Луначарского — яростный, но возвышенный и проникновенный, волнующий и исполненный почти религиозного пыла. Ленин отличается от всех них. Риторические уловки ему неизвестны и не заботят его. Его манера абсолютно лишена какой-либо аффектации. Он говорит быстро и громко, даже кричит, а жестами напоминает уличного демагога. Однако у него есть то, чего нет у других. Холодный и расчетливый, он не до такой степени, как Зиновьев и Троцкий, пышет ядом против политических оппонентов и буржуазии. Напротив, несмотря на свои речи, в которых Ленин зачастую в силу необходимости не более чем потворствует грубым склонностям его коллег, он, сам бывший помещик, никогда не отказывался от убеждения не только в том, что русская буржуазия как класс необходима для государства, но и в том, что все российское крестьянство есть и всегда будет классом мелких земледельцев с мелкобуржуазной психологией. Правда, в 1918 году была предпринята попытка, главным образом через посредство комитетов деревенской бедноты, силой навязать крестьянству коммунизм. Но вскоре от этого отказались, и первым это сделал Ленин. Пребывая в поразительном невежестве о мировых событиях и полностью расходясь во взглядах с западными рабочими, Ленин сохранил свои позиции в России исключительно благодаря тому, что распознал эту своеобразную черту русского крестьянства и неоднократно уступал перед нею вплоть до полного временного отказа от коммунистических принципов.

Во всем остальном Ленин — догматичный адепт Карла Маркса, и его преданность делу мировой революции усмиряется только постепенным осознанием того, что в западном мире дела обстоят не вполне так, как их описывают восторженные коммунисты. Однако то, что Ленин лучше других понимает мышление русского крестьянина, дает ему преимущество при изложении своих доводов приверженцам, что несколько приближает его к действительности; поэтому его речи, пусть даже натужные, мудреные и свободные от риторической витиеватости, прямолинейны и внушают его тугодумным слушателям-коммунистам убежденность в его правоте. Но «правота» его относится не к этике, которая никаким боком не касается большевистской философии, а только к тактике.

И в тот раз, который я описываю, Ленин говорил в основном о тактике. Злобные меньшевики и эсеры агитировали на заводах и уговорили рабочих прекратить работу и выдвинуть смехотворные требования, несовместимые с принципами рабоче-крестьянского правительства. Основным поводом для жалоб была работа большевистского продовольственного комиссариата. Рабочие голодают. Значит, рабочих нужно накормить, и бунт уляжется. Надо приложить героические усилия, чтобы раздобыть продукты для заводов. В связи с этим правительство решило на три недели приостановить пассажирское движение на всех российских железных дорогах, чтобы все доступные локомотивы и автомобили, легковые и грузовые, отправить на выполнение единственной задачи — доставить в Северную столицу запасы насильственно изъятого продовольствия.

О результатах этих так называемых «грузовых недель» не нужно много говорить, кроме факта, что этот эксперимент больше никогда не повторяли из-за его абсолютной неспособности решить проблему[48]. Это правда, что государственные поставки действительно увеличились — весьма незначительно, но в конце концов население стало голодать пуще прежнего по той очень простой причине, что остановка пассажирского движения существенно затруднила приезд и отъезд «мешочников», чьим незаконным и рискованным операциям жители были обязаны по меньшей мере половиной, и к тому же лучшей половиной своих запасов еды!

Восстание рабочих улеглось не из-за улучшения поставок продовольствия, а из-за того, что фактически они были доведены до крайнего отчаяния беспощадными арестами своих вождей и жестокими репрессиями против жен и семей, а также в силу того, что власти воспользовались моментом, чтобы уменьшить их численность, перебросив множество рабочих в другие промышленные центры страны. Тем не менее по случаю приезда Ленина рабочие сделали последнюю попытку отстоять свои права. Делегаты от крупнейших заводов съехались, чтобы изложить свои требования в виде резолюций лично главе республики в Народном доме. Однако их не пропустили. Они вернулись несолоно хлебавши на свои фабрики и сказали своим товарищам, что «легче пробиться к царю Николаю, чем к председателю Советской Республики». Интересно, подумал я, что бы сказали на эти слова в Третьем интернационале?