Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Наконец поезд остановился на станции Раяйоки, последней на финской стороне границы. Стояла кромешно темная, безлунная ночь. До границы оставалось полмили, и я побрел по рельсам в сторону России, вниз, к деревянному мосту через пограничную речку Сестру. Я с любопытством глядел на мрачные дома и тусклые мерцающие огни на другом берегу. Это была моя обетованная земля, но она текла не молоком и медом, а кровью. Финский часовой стоял на своем посту у шлагбаума на мосту, а в двадцати шагах от него, на другой стороне, стоял красный часовой. Я повернул влево от моста и стал искать дом финского патруля, к которому меня направили.

Найдя маленький деревянный домик с белым крыльцом, я робко постучался. Дверь отворилась, и я вручил листок бумаги с паролем, который дал мне Мельников. Финн, открывший дверь, рассмотрел листок в свете замызганной коптилки, потом поднес ее к моему лицу, пристально уставился на меня и, наконец, сделал знак войти.

— Заходите, — сказал он. — Мы вас ждали. Как настроение?

Я ничего не сказал ему про свои настоящие чувства, но бодро ответил, что настроение прекрасное.

— Вот и правильно, — сказал он. — Вам повезло, что сегодня так темно. Неделю назад одного из наших подстрелили, когда он перебирался через реку. Тело упало в воду, мы пока так и не сумели его выловить.

Похоже, это был финский способ меня подбодрить.

— А с тех пор еще кто-нибудь переходил? — поинтересовался я с напускным равнодушием.

— Только Мельников.

— И благополучно?

Финн пожал плечами.

— Переправить-то мы его переправили… а дальше не знаю.

Финн этот был тощий тип, похожий на покойника. Он провел меня в крошечную кухню, где трое мужчин сидели вокруг коптящей масляной лампы. Окно было плотно занавешено, и в комнате стояла невыносимая духота. Стол покрывала грязная скатерть, на ней — несколько ломтей черного хлеба, какая-то рыба и самовар. Все четверо финнов были плохо одеты и выглядели очень неопрятно. Они хорошо говорили по-русски, но между собой переговаривались по-фински. Один из них сказал что-то Покойнику, кажется, упрекнул его за то, что он рассказал мне о неудачном переходе неделю назад. Покойник отвечал несколько раздраженно.

— Мельников — безмозглый недотепа, — упорствовал Покойник, он, видимо, был у них за главного. — Мы ему говорили: не глупи, не ходи назад в Петроград. Красно-пузые везде его ищут, его внешность знают во всех подробностях. Но ему так и втемяшилось идти. Наверно, нравится ходить с петлей на шее. С вами, надеюсь, все иначе. Мельников говорит, вы какая-то шишка, но это нас не касается. Вот только краснопузые англичан не жалуют. На вашем месте я бы ни за что туда не пошел. Но, конечно, это ваше дело.

Мы сели закусить хлебом и рыбой. Самовар кипел, и, пока мы упивались слабеньким чаем из немытых стаканов, финны рассказали мне последние петроградские новости. По их словам, хлеб подорожал примерно в 800 или 1000 раз по сравнению со старой ценой. Люди прямо на улице рубят на мясо лошадиные трупы. Всю теплую одежду реквизировали и передали Красной армии. Чрез-вычайка (Чрезвычайная комиссия, или ЧК) арестовывает и расстреливает и рабочих, и интеллигенцию. Зиновьев угрожает истребить всех буржуев, если еще кто-нибудь попытается чинить препятствия советскому правительству. Когда убили еврейского комиссара Урицкого, Зиновьев расстрелял больше 500 человек в один присест — дворян, профессоров, офицеров, журналистов, учителей, мужчин и женщин, а потом красные распространили список из еще 500 человек, которых расстреляют в случае нового покушения на кого-либо из комиссаров. Я терпеливо слушал, считая большую часть этих россказней плодом финского воображения.

— Вас будут часто задерживать для обыска, — предупредил меня Покойник, — и не носите с собой свертков — их у вас отнимут на улице.

После ужина мы сели обсудить план перехода. Финн-Покойник взял карандаш и бумагу и набросал примерную карту границы.

— Мы посадим вас в лодку в том же месте, что и Мельникова, — сказал он. — Тут оба берега заросли лесом. Вот тут, примерно на милю выше, опушка с русской стороны. Сейчас десять. Около трех мы потихоньку выйдем и пойдем по дороге вдоль реки с нашей стороны, пока не дойдем до места против опушки. Там и будете переправляться.

— Почему на открытом месте? — удивился я. — Разве там меня не легче увидеть? Почему не переправиться в лесу?