Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919

Публичный банкет (первый со времени революции) был дан якобы для встречи председателя Сибирского Совета, социалиста-революционера Вологодского, но на самом деле, чтобы поприветствовать первый британский полк, когда-либо входивший и воевавший в Сибири. Это была прекрасная возможность и первое реальное свидетельство национального возрождения, которое я видел. Но даже оно носило подчеркнуто сепаратистский и, как следствие, прояпонский характер прославления Сибири и ее заслуг, полностью игнорируя усилия русских, проживающих в других частях империи. Казачий атаман Иванов-Ринов произнес панегирик в честь Сибири, а президент и министр иностранных дел – высокий молодой человек со слезами на глазах – присоединились к общему хору. Они, несомненно, были очень довольны собой и откровенно наслаждались этим, пусть и частичным, возвращением старых порядков. Полковник Франк переводил мне все, что говорилось, так что я получил ясное представление об атмосфере этого уникального собрания. Тост в честь их союзника – Великобритании – заставил меня встать. Оркестр сыграл «Правь, Британия!», как замену «Боже, храни короля!», по той простой причине, что большую часть собравшихся составляли социалисты-революционеры, и музыканты не смели играть роялистский гимн, пока не прощупают настроение своей аудитории. Для меня это стало сигналом. Я посмеялся над их страхами и сообщил, что наш гимн, свидетельствующий о единстве нашей нации, в любом случае будет исполнен моим оркестром на завтрашней церемонии, и все большевики России не в силах этому воспрепятствовать. Затем я перешел к флагу – еще одному великому символу национального единения. Я привлек их внимание к полному отсутствию русских флагов на всем протяжении от Владивостока до Иркутска и спросил: «Действительно ли эта земля, проезжая по которой иностранец не понимает, в какой стране он находится, – та самая, когда-то великая Россия?» Я сказал, что, даже если бы у нас произошло двадцать революций, я не могу себе представить, чтобы англичанин стыдился своего флага или боялся называться англичанином. Конец моих слов потонул в громкой овации, и я подумал, что оркестр больше никогда не будет играть ничего, кроме национального гимна, который он будет повторять снова и снова.

Телеграммы и сообщения, полученные мной из разных частей России и внешнего мира, вместе с постоянными повторами моей речи в прессе, указывают, что с этого дня началось воскресение русской души. Другим признаком рождения новой жизненной силы стал тот факт, что с этого дня русский флаг (без короны) появился на каждой большой станции, мимо которой мы проезжали, а также на всех общественных зданиях. Русские чрезвычайно эмоциональны, и мне впервые удалось вызвать отклик в их душе.

На следующий день мы прошли маршем по площади, окружавшей церковь, и я проинспектировал вновь сформированные армейские части. Прекрасные люди с крепким телосложением, но медлительными и ходульными движениями. Были там и уцелевшие кадеты, которым удалось избежать резни, – удивительно умные и красивые мальчики. Глядя издалека на их лица, я принял их за девушек, к большому неудовольствию командовавшего ими полковника. Все это в сочетании с большими толпами людей на фоне прекрасной церкви представляло собой красивое и впечатляющее зрелище. Под конец после исполнения гимна все присутствующие растрогались, а одна пожилая русская дама, опустившись на колени, поцеловала руку моему адъютанту, благословив нас, как «спасителей», и командующий крикнул «ура» «единственной стране, которая пришла к нам на помощь без всяких условий». Я же задумался, что из этого получится.

Потом мы были на приеме у британского консула, за которым следовал концерт. Было страшно холодно и невозможно взять никакие «дрожки». Пришлось идти до театра пешком сквозь слепящую метель. В два часа утра мы тронулись в путь. Оставалась его последняя часть.