Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919

Солдаты окружили дом главаря смутьянов, но птичка уже упорхнула. Я нашел кое-какую большевицкую литературу, оправдывавшую полное уничтожение буржуазии и интеллигенции (не помню, что шло первым), а также 3600 рублей, которые отдал хозяйке со словами: «Это мой вам подарок». Мой поступок возмутил шефа местной жандармерии, который уверял, что это германские деньги, и они должны быть конфискованы. Я не сомневался, что так оно и было, но, в конце концов, я был англичанином, и меня это не касалось. Потом пришел обычный учитель и спросил, может ли он поговорить с английским полковником. Получив разрешение, он вошел и начал разговор. Он наивно признался, что если бы знал, что это английский поезд, то разрешил бы ему проехать. Они прочитали мой приказ об обещании вернуться к работе и хотели узнать, как я намерен поступить, если они этого не сделают. Я ответил, что если они возьмутся за оружие против нас, то могут не ждать пощады, и если они не подчинятся приказу, то каждый из зачинщиков, которого я найду, будет расстрелян. Учитель спросил, разрешу ли я, чтобы по заранее известному сигналу рабочие собрались в железнодорожных мастерских посовещаться, и я согласился при условии, что они придут без оружия. Вскоре после этого из огромного зуммера раздался самый чудовищный звук. Была полночь, и воздух задрожал от этого воя, который становился все громче и громче, чтобы под конец, всхлипнув, замереть. На всех британцев это произвело странное впечатление, а мне показалось больше всего похожим на громкий стон нации, оказавшейся в беде. Полковник Франк, мой русский гид, философ и друг, вскочил из-за стола, когда начался этот звук, и с выражением муки на лице начал ходить по вагону. Когда звук замер, он воскликнул: «Бедная Россия!» Я подумал о том же. Все мои люди выражали те же чувства, желая больше никогда не слышать этот звук.

Моя задача состояла в том, чтобы уехать из этого места как можно скорее, но оставить железную дорогу в безопасности. Силы малочисленной местной милиции были совершенно недостаточны, чтобы справиться с поголовно вооруженным населением. В связи с этим я приказал всем жителям сдать оружие и дал на это двенадцать часов.

Настало шесть утра, и мои офицеры сообщили, что все железнодорожные рабочие, за исключением восьми человек, вышли на работу. Позже пришли и эти с просьбой о прощении, которое с готовностью было им дано. Тогда я сказал управляющим, что намерен созвать встречу с людьми и выслушать их жалобы. Управляющие попытались меня отговорить, но я сразу же приказал им к десяти утра явиться в контору железнодорожных мастерских, где я буду выслушивать претензии рабочих. Ровно в десять работа прекратилась, и люди собрались в назначенном месте. Я сел за стол, по обе стороны которого встал британский караул с заряженными винтовками и прим-кнутыми штыками. Другие заняли заранее выбранные в здании позиции. Сначала я вызвал управляющих и начальников всех цехов и предупредил их, что мне пришлось взять дело в свои руки, и я намерен решить проблему. Но если они попытаются каким-то образом мешать людям или применять жесткие меры, я отдам их под трибунал, как и каждого из рабочих, который будет препятствовать нормальной работе железной дороги. Это заявление вызвало всеобщее беспокойство. Я попросил людей изложить свои жалобы. Первый рабочий ответил, что у него нет экономических претензий, они носят политический характер. Ему сказали, что союзники контрреволюционеры и потому должны быть уничтожены. Двое или трое других возразили против этого и сказали, что пришли по экономическим причинам, их претензии касались сдельной работы. Я предполагал услышать от них заявление о низких зарплатах, но они с этим не согласились, признав, что получают за ту же работу в пять раз больше, чем в 1917 году.

Я пришел к выводу, что это были в большей степени военные действия, организованные большевиками, чем забастовка, как мы понимаем это в Англии, и принял решение, что главари должны быть переданы военно-полевому суду. Тогда члены рабочего комитета сказали, что до этого у них ни разу не было возможности встретиться с кем-нибудь из властей, что они не хотят, чтобы их считали врагами великих европейских народов, что, если к ним не будут применены репрессии, они продолжат работу до окончания войны. Они слышали, что к городу приближаются большевики, и знали, какие мучения их ждут, если они продолжат помогать передвижению союзников на Урал. Если я обеспечу им защиту, они подпишут соглашение, что никогда не станут бастовать, пока в России не кончится война. Я поверил им, и соглашение было подписано, но я настаивал, что они должны разоружиться.

Тем вечером истекало время сдачи оружия. Местная милиция сообщила, что некоторые сдали оружие добровольно, но значительная часть осталась на руках.