Она была так близко, что он почти чувствовал ее дыхание на щеке. И она пристально смотрела ему в лицо, словно удивляясь его холодостойкости.
– В ваших домах нет тепла, – пожаловалась она наконец, вставая и отходя в сторону.
Дуглас понял, что она имеет в виду центральное отопление. Улыбнувшись, он повернул ручку и зажег газ.
– У нас в Америке даже простой рабочий не согласится жить в доме, где нет горячей воды, душ – это уголок с дырой в полу и вот такое «отопление»! – быстро добавила Барбара, отступила еще на шаг и замерла.
Дугласу очень захотелось обнять ее, но она зябко поежилась и вышла в смежную с гостиной кухню.
– Вечеринка была хороша, только ну и жуткий же на ней собрался народец, – донеслось оттуда.
Дуглас решил пойти следом.
– Последствия войны, – сказал он.
– Это уж точно. Я была в Мадриде и в Каталонии. И так повсюду, можете мне поверить. Черные рубашки, красные, коричневые… Везде какие-нибудь мерзавцы пытаются захватить мир. Уж я насмотрелась корыстных политиканов – от Гран-Чако до Аддис-Абебы.
– Ого, а вы немало войн повидали…
– В восемнадцать лет моя газета отправила меня в Парагвай, писать о Чакской войне. С тех пор я успела сделать репортажи из Китая, Эфиопии, Испании, а в прошлом году была в Абвиле, когда подошли немецкие танковые дивизии.
– Странный выбор профессии для женщины.
– Ой, не будьте вы английским сухарем!
Она открыла кран. Трубы взвизгнули и загремели. Наполнив водой кофейник, Барбара достала из буфета нераспечатанную жестяную банку.
– У меня есть настоящий кофе! Что вы на это скажете, инспектор?
– Вы отправились на войну в восемнадцать лет. Что ваш отец на это сказал?
– А он был владельцем газеты.
Барбара улыбнулась и встретила его спокойный взгляд. До этой минуты для нее флирт с галантным англичанином был лишь способом развеяться. Может, она рассчитывала на короткую интрижку, не более того. Не в первый раз она строила глазки влиятельным мужчинам в чужих, раздираемых войной странах, в которые приводила ее работа. Однако теперь все было иначе. Этот человек начинал ей очень нравиться, и она ничего не могла поделать со своим сердцем, хотя опробовала уже все доселе помогавшие тактики – вспоминала эгоистичных иностранных любовников, последние годы развалившегося брака, боль разрыва, унизительную процедуру развода. Все без толку – этот человек был другой.
– Вы с сахаром пьете, инспектор?
А может, ей просто очень грустно и одиноко в этом богом забытом, несчастном городе – так одиноко, как не было еще никогда?
– Дуглас, – ответил он. – Меня теперь все называют Дугласом. В газетах пишут, что это, мол, новые веяния, принесенные войной. Отказ от лишних церемоний.
Он вскрыл и протянул банку кофе. Барбара вздрогнула, когда их пальцы соприкоснулись.
– Дуглас, значит? Ну что ж, лучше так, чем «инспектор».
Она насыпала кофе в кофейник и поставила на плиту. На Дугласа она не смотрела, но спиной чувствовала на себе его взгляд и попыталась скрыть неловкость за болтовней:
– Только не надо устраивать мне допрос с пристрастием, какими махинациями на черном рынке я добыла настоящий кофе.
– Я слышал, что американское посольство выдает своим гражданам по карточкам.
– Я шучу. Разумеется, кофе из посольства.
По-прежнему не глядя на него, она достала свои лучшие чашки и блюдца, сахарницу и серебряные ложечки и принялась устраивать все это на подносе. Открыла жестянку молока, наполнила молочник.
– Вон там бокалы и бренди. Зима здесь меня убивает, приходится греться всеми методами.
– С этим я помогу.
Она направилась с подносом в гостиную. Когда-то эта комната была конюшней, а сам дом – лишь пристройкой к возвышающемуся за ним особняку. И хотя каменные стены изнутри проложили деревянными блоками, это не обеспечивало достаточной теплоизоляции. Барбара поставила поднос на белый ковролин как можно ближе к огню, бросила рядом несколько диванных подушек, и они с Дугласом устроились рядышком. Дуглас разлил бренди по бокалам. Свой он едва успел пригубить, Барбара же выпила залпом.
– Очень замерзла, – пояснила она и в подтверждение своих слов приложила к щеке Дугласа ледяные пальцы.
Дуглас потянулся к настольной лампе и выключил ее.
– Ну да, так гораздо уютнее, – сказала Барбара, сама не зная, много ли в этом замечании сарказма и есть ли он там вообще.
Теперь комнату освещали лишь красные отблески огня, а единственным звуком было шипение и потрескивание воздуха в газовых трубах. Дуглас обнял Барбару за плечи. Она попыталась встать.
– Кофе сбежит.
– Я его выключил.
– А я-то поделилась с тобой последним, что осталось от пайка… – хотела возмутиться она, но возмущение утонуло в поцелуе и порывистых объятиях.
Долгое время они молча сидели, прижавшись друг к другу.
– Я, наверное, слишком легкомысленная, да? – наконец спросила она.
Где-то в уголке ее разума маленький человечек еще отчаянно махал флажком, призывая остановиться.
– Ничего не говори, – прошептал Дуглас.
– Хороший совет от копа. Отдаю себя на милость правосудия.